Витамин любви

– Конечно, я долго не мог прийти в себя после смерти Милы. Моя реакция на ее смерть последовала незамедлительно, чего не скажешь об Ирине. Мне думается, что она еще не поняла, не осознала, что произошло, но когда-нибудь случится то, чего я боюсь больше всего, – до нее дойдет, что она никогда больше не увидит свою дочь… Они прекрасно ладили, Ирина просто жила Милой… Но сейчас не об этом. Просто я хотел сказать, что я, мужчина, должен был в этой ситуации оказаться сильнее, и пытался внушить себе, что с уходом Милы жизнь не останавливается, что у меня есть жена, которую я очень люблю, и мне надо ее поддержать, помочь ей справиться с горем. И я постарался взять себя в руки. Даже заставил себя на работе что-то делать, куда-то поехать, с кем-то о чем-то договариваться, принимать какие-то решения… правда, через муть… Все как в тумане. И вот когда я начал приходить в себя, к нам домой пришла Тина Неустроева и сказала, что она знает, кто убил Милу. И очень боится, что нас кто-нибудь подслушает, а потому решила перенести наш разговор на завтра, назначила мне встречу в парке, в очень тихом месте. Я, конечно, сорвался с места, отменил все встречи… Встретился. Мы сидели на лавочке и разговаривали. Вернее, говорила она. И то, что она сказала мне, просто убило меня.

Казанцев перевел дух, достал платок и вытер взмокший лоб и щеки.

– Я знаю, говорит, что вы уже три года как сожительствовали со своей дочерью, Милой. Она мне все рассказывала. В деталях. Здесь опустилась до подробностей: будто бы я с Милой занимался… Господи, это просто кошмар какой-то! Когда я услышал, мне хотелось схватить ее за волосы… И она, словно почувствовав, сразу предупредила меня, что все это записала на пленку, и теперь пленка лежит у ее подружки. То есть, если с ней что-нибудь случится, эта подружка отнесет пленку в прокуратуру. Я понимал, что она лжет. Но в то, что пленка существует, я поверил. Понимаете, я с известных вам пор ношу при себе эту фляжку… – И тут Казанцев извлек из кармана костюма плоскую серебряную фляжку. – Там виски обычно бывает или коньяк. Так вот, в тот раз там были виски. Я достал и хлебнул, потому что стало так тошно… Надо было что-то придумать… И тут она, увидев фляжку, попросила меня дать ей тоже отпить. Я дал. Сделала несколько больших глотков и вернула мне. И тогда я предложил ей зайти в кафе, там же, неподалеку. Это парковое такое кафе, и там утром практически никого не бывает. Она согласилась. Вы понимаете, я решил ее напоить и обо всем расспросить. Откуда у нее эта информация? Может, ей кто-то другой, не Мила, рассказал? Я был уверен, что она сразу же согласится и пойдет со мной. Я видел, что она хотела выпить! Но она вместо этого вдруг говорит, что ей нужны деньги. Сто тысяч евро. И что она дает мне всего три дня, чтобы собрать эту сумму… Вы понимаете, что эти деньги у меня были. И что мне не надо было бы искать их по всему городу… Но с какой стати я должен платить ей деньги за молчание о том, чего никогда не было?! И тут она, словно прочтя мои мысли, сказала, что экспертиза показала, что моя дочь была далеко не девственна, что она жила со мной постоянно, что имеются и другие свидетели, которые видели, как мы с ней развлекались на нашей даче!!!

Я понимал, что она очень опасна. Что надо бы ей дать деньги, чтобы она заткнулась. И сказал, что принесу их сюда же, в парк, в кафе, на следующее утро.

– Так вот откуда у нее деньги… – вырвалось у Глафиры.

– Не торопитесь! Она согласилась, и на следующее утро мы с ней действительно встретились в кафе. Когда я туда пришел, она была уже там. Пьяная. Сильно. Сказала, что поминает Милу, Тамару и еще кучу народа. Я ничего не понимал… Она спросила меня, принес ли я деньги. Я ответил, что завтра утром, ровно в восемь. Я заказал их в банке, часть, а другую мне должны подвезти.