Витязь в медвежьей шкуре

— Достаточно, — остановил меня Круглей. — Примерно понятно. Считать ты умеешь. До десяти. И если б это были… — он оглянулся, — к примеру, желуди, то я даже похвалил бы тебя. Но это… — он назидательно поднял перст, — деньги! И считать их надо совсем иначе.

Купец сноровисто рассортировал монетки на три кучки, по материалу изготовления. Самая большая горка получилась из монет самой различной конфигурации, но темно-коричневых, почти черных, как одежда и руки крестьянина. Вторая кучка состояла из квадратных и овальных монет — более светлых, серовато-стальных — в тон вооружению и доспеху ратников. И отдельно от всех них купец неторопливо выложил парочку желтовато-красных кругляшей, одним только видом вызывающих к себе почтение, как ризы священника.

— Ну что? Какие из них тебе больше нравятся? — ухмыльнулся он.

Я без раздумий указал на «золотые». А чего, варвары всегда были падкие на яркие вещи.

— Соображаешь, — одобрил Круглей. — Эти два талера тут самые ценные. Они одни стоят больше, чем все остальные копейки и гроши… — он указал на горку темных монет, — и рубли или шиллинги, — палец переместился в сторону «серых», — вместе взятые. Названия запомнил? Повтори.

Я послушно повторил.

— Хорошо. Теперь поговорим о достоинстве монет. И ты поймешь, почему я сказал, что два золотых дороже целой кучи медяков и серебра.

Круглей стал раскладывать монетки на кучки более осмысленно, ровно по десять в каждой. Чего, собственно, и следовало ожидать. Я краем уха слушал его объяснения, чтоб не пропустить момента, когда он подойдет к покупательской способности монет. То бишь тому, что для обычного человека наиболее важно: сколько и чего можно приобрести в обмен на свои денежки. А сам тем временем думал, что вот — даже в другом мире все равно изначально принято десятеричное счисление.

Ну и правильно, ведь что может быть проще, чем загибать собственные пальцы? И что бы там ни говорили сторонники двенадцатеричной системы счисления о ее возникновении, вследствие подсчета фаланг на одной руке большим пальцем той же самой руки — мне кажется, это уже подгонка фактов. Ибо усложняет процесс.

А если тыкать в фаланги указательным пальцем другой руки, что гораздо удобнее и нагляднее, то уже их окажется не двенадцать, а четырнадцать. Зачем другой рукой? Да хотя бы потому, что иной раз считать приходится не только «в уме», но и демонстрируя полученный результат кому-то еще.

И сбиться при пересчете фаланг проще простого. Тогда как загнутый палец с ним же, только выпрямленным, даже слепой не спутает. Это я к тому, что, возможно, первое счисление на Земле ввели в обиход существа с шестью пальцами?..

Ладно, об этом как-нибудь в другой раз. Не хватало мне еще инопланетных заморочек для полноты ощущений. Да и Круглей как раз перешел к той части лекции, которую пропускать не стоит.

— За один грош или копейку, — купец показал мне отчеканенную на аверсе монеты единицу (кстати, арабскую!), а на реверсе что-то затертое, отдаленно напоминающее копье поперек щита, — можно купить половину хлеба, десяток яиц, две головки капусты, четверть круга сыра. За две — небольшой кусок сала или ломоть мяса. За пять — курицу.

— Нож? — я показал пальцем на его кинжал. — Сколько?

— От качества металла и мастера зависит, — чуть подумав, ответил тот. — Но меньше шиллинга не будет. Железо дорогое.

Угу. С этим понятно. В первом, так сказать, приближении.

— Конь?

— Ну ты и спросил, — развел руками Круглей. — Мерин? Жеребец? Кобыла? Порода? Возраст? Выучка?

— Чтоб ехать…

— Ага, — хохотнул тот. — Два слова — и все стало ясно. Ну, не совсем беззубую клячу, а такую лошадь, которая под твоим весом через милю не упадет, но и вскачь не пустится, хоть прибей — за пять шиллингов, то бишь — полталера, сторгуешь. Дешевле не отдадут. Проще отдельно шкуру продать, кости на мыло, да и мясо, если промариновать, в колбасу сгодится…

— Шкура… — я погладил ладонью свое единственное, если не считать дубины, имущество. — Сколько?

— Хочешь продать? — оживился купец и на какое-то мгновение его глаза заблестели в предвкушении наживы. Но потом Круглей вздохнул и погрустнел. — Ты мне жизнь спас, Степан. Не могу обманывать. Много. Я даже не знаю, как много. Странный зверь. Никогда в жизни такого не видывал. И вообще, раз уж заговорили, спрячь ты ее куда-нибудь. Так-то ты почти не отличаешься от остальных. Ну крупнее многих, да и только. Хотя я и здоровее встречал. Особливо из рыцарского сословия. А в этой шкуре — за версту видать, что чужак. Ну и отношение везде соответствующее будет.

— Спасибо. Сниму…

Прав купец. А я и не подумал, что отсвечиваю, как маяк. И, не откладывая, стал разоблачаться. В смысле, распустил пояс, стащил шкуру через голову и скатал в плотный сверток. Мехом внутрь. И перевязал тем же поясом.

— А ну тихо. Замри!

Я вроде и не производил шума, а когда прислушался, и сам расслышал еще отдаленный, но явно приближающийся топот копыт. С той стороны, откуда мы и сами прибыли. Ну вот — не прошло и полгода.