Витязь в овечьей шкуре

— Здрасте! — сказал он. — А Марина как, готова? Вы ведь ее отпустите со мной? Я у отца специально машину взял. Пить не буду, даже шампанское. Так как — отпустите?

— Отпущу, — зловещим голосом ответил Покровский, добыв из кармана лесниковскую писульку. — Если ты объяснишь мне вот это. Что это, черт побери, ты такое тут изобразил?

Коля бросил взгляд на записку и смутился.

— Это, Андрей Алексеевич, ничего. Это я просто мечтал. Мне безумно хочется завоевать вашу дочь, а как я это сделаю? Я всего лишь аспирант…

Покровский немедленно оттаял и похлопал Лесникова по плечу:

— Ничего-ничего, ты парень талантливый, у тебя еще все впереди.

— Андрей Алексеич! — позвал из кухни Генрих. — Можно тебя на минутку?

— Извините, — бросил Покровский и отправился на зов.

Генрих стоял возле мойки и протирал стаканы.

— Андрей Алексеич, тебе ничего не надо? Я бы пораньше лег спать — столько впечатлений, голова кругом.

— Конечно, ложись. В чем проблема?

— Ну… Может, вам с Натальей чего нужно приготовить на вечер? Поесть, попить?

— Нам хватит друг друга, — заверил его Покровский.

— У тебя любовь, я пошл тогда, — вздохнул проницательный Генрих.

И Наталья вдогонку сказала:

— Это сразу видно. Только намучаешься ты с ней.

Дамочка она резвая и норовистая, почище иной кобылки. Может, стоит ее коньячком расслабить? Я уже обратил внимание: маленькая рюмочка коньячка на голодный желудок действует на людей умиротворяюще.

— Ну нет, Генрих, — покачал головой Покровский. — Возможно, мне сегодня придется действовать в два раза решительнее, но напиться я ей не дам. Ты плохо представляешь себе, в какого монстра она превращается пьяная. Сначала ее будет тошнить, а потом она примется исполнять песни из кинофильмов.

— Мы поедем, папа! — крикнула из холла Марина. — Иди нас проводи!

Покровский пошел их провожать и, заперев за парочкой дверь, прямым ходом направился к музыкальному центру.

— Включу романтическую мелодию! — сообщил он Наташе, которая стояла посреди комнаты, сложив руки на груди. — Мы с вами даже можем потанцевать. Погасим свет и крепко обнимемся.

И когда вы совсем расчувствуетесь, я вас поцелую.

— Вот уж дудки! — заявила она мстительным тоном.

— Что значит — дудки?

— Помните, я умоляла вас меня поцеловать, а вы отказались?

— Отказался?

— Категорически отказались.

— Я был не в себе.

— И я вас предупредила: чтобы вы больше никогда не смели поднимать этот вопрос! Я останусь верна своему слову.

— Бесповоротно? — уточнил Покровский.

— Да. Тем более что вы испытываете по отношению ко мне благодарность. А если у мужчины к женщине возникает благодарность, больше никакому другому чувству между ними уже не бывать.

— Но вы сами говорили о бурном море! О том, когда плот несет невесть куда…

— Забудьте про плот, — отрезала Наташа, с удовольствием предвкушая, как весь вечер и всю ночь Покровский будет добиваться поцелуя.

— Забыть? — переспросил он. — Как это жестоко с вашей стороны.

После чего он повернулся в сторону кухни и крикнул:

— Генрих! А не выпить ли нам по рюмочке коньячка на голодный желудок?