Витязь. Замок людоеда

Потом Митрий в категоричной форме потребовал от меня разрешения похоронить останки. Чему я, естественно, не стал препятствовать. Надеюсь, монашек сделал все правильно и согласно обряду.

— Осторожнее… ваша милость! — Митрофан дернулся и завозился на шее.

Задумавшись, я чуть не приложил его лбом о нависшую ветку.

— Вот еще. И не подумаю, — хмыкнул. — На то ты и всадник, чтоб глядеть, куда скачешь. Сиди тихо, а то сброшу… Далеко еще? Сказывал, к вечеру будем, а уже смеркается.

— Пришли почти, — ответил тот. — За ельником пруд небольшой, на другом берегу роща березовая. В ней брат Феофан и сколотил себе хижину.

Так и оказалось. Пяти минут не прошло, как после густого, словно сцепившегося колючими лапами, ельника перед нами распахнулся просторный и светлый березовый лесок.

«В сосновом лесу веселиться, в березовом — богу молиться. А в еловом — с тоски удавиться. Или как-то так», — всплыло в памяти. Точно подмечено. Ощущение, словно из заточения вышел. Да не просто на свободу, а в родной дом вернулся.

Гм… Почему-то я был уверен, что отшельники живут непременно в пещерах, как медведи в берлоге, а тут натуральный избнакурнож[30] нарисовался. Небольшая хижина, как половина строительного вагончика, взгроможденная на огромный пень. Только крестом увенчана, как часовенка.

А что, вполне изящное и толковое решение. Строить избушку на земле при такой влажной почве глупо. Вмиг сруб сгниет. Но и фундамент надлежащий вырыть запаришься, при почти метровой глубине промерзания в здешних климатических условиях. А в этом случае только и трудов, что по весне пень от молодых побегов очистить. Если не возникнет желание устроить себе еще и беседку…

Стало быть, не ошибся я, заранее записывая отшельника в мудрецы. И мы пришли по нужному адресу.

В этот момент на пороге хижины показалась человеческая фигура. Размашисто осенила крестным знамением заходящее солнце, низко поклонилась, еще раз перекрестилась и скрылась внутри, потянув за собою дверную створку.

Черт! (прости, Господи…) Неужели опоздали? Опять на дворе ночевать придется, утра дожидаясь. Впрочем, в этот скворечник я бы все равно не поместился. Проверено. У ведуньи Мары хатка куда больше была, и то бабуся меня внутрь не пригласила. А вот то, что важный разговор еще на восемь часов отложится, не радует. Да, скорости в средние века не космические, но все же…

— Э-ге-ге! — неожиданно заорал мне над ухом Митрофан. — Брат Феофан! Погоди запираться!

Минуту или две ничего не происходило, и я уж было решил, что все, звыняйте, куме, поезд ушел, как дверь опять распахнулась.

— Кто тут? Если крещеный люд — покажись!

Голосом отшельника Господь не обидел. Не такой басистый, как был у отца диакона из Западной Гати, но вполне густой и грозный.

— А если бесовское отродье — даже близко не подходи. Вмиг свяченой водой окачу.

— Крещеные мы, брат Феофан! Крещеные! — опять заорал в ответ Митрофан. И мне, чтоб не оглохнуть, пришлось поставить его на землю.

— Что-то, отрок, голос твой мне знаком? Или кажется? Ну-ка, назовись!

— Да я это, брат Феофан! Митрофан. Послушник из монастыря.

— Послушник, говоришь. А кто у вас игумен?

— Отец Дионисий.

— Верно. А какие молитвы знаешь?

— Так все, какие есть…

Митрофан повернулся ко мне и приложил палец к губам.

— Ваша милость, вы пока тут спрячьтесь. Боюсь, брат Феофан может не признать в вас доброго мирянина. Днем еще куда ни шло, а сейчас…

Разумно. Я даже спорить не стал. Как стоял, так и уселся.

— Все, говоришь… — неожиданно рассмеялся отшельник. — Ох, молодо-зелено. А не гордыня ли это, отрок? Разве не ведомо тебе, что все только Господь знать может! На то он и Всеведущ. А нам лишь прикоснуться к великой мудрости позволено…

Тут он умолк и сделал манящий жест.

— Хватит в кустах прятаться да глотку драть. Покажись уже. Пока еще хоть что-то без огня разглядеть можно.

Глава восьмая

Позволив Митрофану подойти к избушке шагов на пять, старец снова потребовал, чтобы тот остановился, перекрестился и громко произнес «Отче наш».

Воистину, простое время и такие же нравы. Очень сильно сомневаюсь, что в третьем тысячелетии или парой столетий раньше шпиона-разведчика, а уж тем более диверсанта могло бы остановить требование перекреститься слева направо или наоборот. Да хоть на коленях намаз совершить, или амиду прочесть стоя.

Всегда любил книги о приключениях запорожских казаков и всегда удивлялся их невероятной доверчивости, порою граничащей с наивностью. Скажи, что веруешь в святую апостольскую церковь, перекрестись по православному уложению, и ты уже свой.

Неужели никому даже в голову не приходило, что лазутчик, вышпионив все, вернется к своим, а там ему с легкостью отпустят любые грехи? Ибо Ad maiorem Dei gloriam или то же самое, только во имя Аллаха. Или это происходило от того, что казаки, в большинстве своем сами искренне исповедующие православие, даже мысли не могли допустить, что святой вере можно изменить?.. Пусть даже понарошку и с благой целью.

— Припоминаю я тебя, отрок… — признал Митрофана брат Феофан. — Видел в обители. Что-то случилось?