Витязи морей

О неравенстве сил не говорилось: это уже вошло в обыкновение, что Ушаков побеждает с гораздо меньшими, чем у противника, силами. И теперь у него под начальством было всего 18 кораблей и фрегатов против 35 турецких, то есть почти вдвое меньше. Однако, как только совершенно неожиданно для турецких адмиралов показалась на горизонте эскадра Ушакова, все они растерялись. Даже растеряли и часть матросов своих, оставшихся на берегу в то время, как отдан был приказ рубить канаты и уходить. Дело в том, что был как раз магометанский праздник — рамазан-байрам, матросы праздновали его, так же как и их начальство.

Ушаков повел свою эскадру наперерез уходившим, и те начали на ходу строиться к бою, причем явно было, что суда строились по сигналам не капудан-паши, а паши Саида-Али, который поставил в передовую линию свой алжирский флот.

Так как Саид-Али решил непременно победить Ушакова, то свой флагманский корабль он сблизил с кораблем, несшим контр-адмиральский флаг Ушакова, заранее приказал навалить на борты абордажные лестницы, но в то же время, зная неустойчивость своей команды, велел приколотить гвоздями к флагштоку флаг, чтобы при всем желании спустить его не могли бы сделать этого офицеры.

Начался бой, и от метких выстрелов русских комендоров полетели в воду абордажные лестницы, и реи, и обломки раззолоченной кормы адмиральского корабля, а Ушаков, до которого еще раньше дошла похвальба Саида-Али, кричал, грозя кулаком:

— Я тебе покажу, бездельник Саид, как давать такие клятвы султану!

Не прошло и получаса, как избитый корабль Саида должен был уйти под защиту других судов. Выдвигавшиеся на его место также в короткое время приводились огнем кораблей Ушакова в растерзанный вид, и в конце концов, после канонады, длившейся около четырех часов, весь флот противника, пользуясь наступившей темнотой и густой дымовой завесой, покинул поле сражения.

Некоторое время гнались было за ним суда Ушакова, но поднялось сильное волнение, суда же были по-прежнему не только тихоходны, но и очень валки, а так как иные из них имели подводные пробоины, то Ушаков счел за лучшее стать в укрытом месте на якорь и заняться их починкой.

Но зато о возможности чиниться не смели и думать во флоте капудан-паши. Спасаясь от погони, там шли полным ходом, пока могли идти. Но далеко уйти некоторые из кораблей, особенно сильно потерпевшие, не могли, конечно, и из них несколько пошло ко дну со всем экипажем, так как ветер развел большую волну, а при такой волне темной ночью, когда на всех уцелевших парусах суда спасались бегством, нечего было и думать о спасении людей, тонувших в море.

Весь флот разбился на отдельные эскадры, из которых состоял, и каждая спасалась по мере разумения своих командиров: одна у берегов Румелии, другая у берегов Анатолии. Только алжирцы добрались до Босфора и вошли в пролив ночью, но корабль Саида-Али в виду Константинополя стал тонуть и пушечной пальбой требовал помощи, так как большая половина его экипажа была убита или ранена. Отчаянный вид судов алжирской эскадры, масса убитых и раненых на ней и полная неизвестность, что сталось с остальными эскадрами и куда делся сам капудан-паша Гуссейн, так испугали султана, что он повелел немедленно заключить мир с Россией.

Окончательно заключен был этот мир в январе следующего года в Яссах, уже после смерти Потемкина, последними строками которого было донесение Екатерине II о победе у м. Калиакра, одержанной Ушаковым.

Благодаря чему же все-таки одерживались эти победы кроме личного мужества и искусства замечательного русского флотоводца?

Противник во всех боях был в подавляющих силах, а в последнем — даже в двойных, суда его, по свидетельству современников, были лучшего устройства, не говоря уже о их большей ходкости, и все-таки он неизменно терпел поражение.

Для объяснения этого странного на первый взгляд явления следует припомнить характеристику, данную Ушаковым командам своих судов, когда он, обращаясь к Войновичу, представлял их к наградам: «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей: они стреляли в неприятельский корабль не часто и с такою сноровкою, что казалось, каждый учится стрелять по цели».

Эти слова похвалы командира своей команде являются лучшей похвалой и ему самому: людей нужно было научить этому проворству и этой сноровке в стрельбе; в них нужно было воспитать эту храбрость.

Совсем другое дело было на турецких кораблях, где капудан-паша продавал должности командиров судов тем соискателям их, которые платили ему больший «бакшиш», а те выручали данные ему деньги, распродавая на своих кораблях должности старших и младших офицеров. Каким же образом подобный офицерский состав мог обучить морскому делу матросов, когда он сам не имел ни любви к нему, ни знаний в нем?