Витязи в шкурах

— А и не надо! Не добреду. Голова тяжелая, ноги тяжелые… Хмельное вино! Браги с полведра надо выпить, чтоб так зашумело. Уважил, Кузьма! Дай я тебя поцелую!..

— Бить тебя будут!

— Напугал! Меня всю жизнь били! Шкура на спине полосатая.

— Могут и убить!

— А в городе не могут? Сам говорил: жить всем осталось два дня!

— Ты мог бы и уцелеть.

— На такой войне, Кузьма, уцелеть трудно. Да и зачем человеку жить, когда не хочется? Ты не печалься, я сам захотел. Поганых побил немало, а сделать так, чтоб им не пришлось больше казнить наших жен и детушек… Радостно мне. Ох, как я им! Я глотки их поганые зубами рвать буду…

— Глотки не надо!

— Не бось! Сначала дело справим, а уж потом…

— Не испугаешься, когда я приду?

— Не из пугливых… Зверья я сроду не боялся, в лесу вырос. Трех медведей на рогатину поднял.

— Меня не подыми!

— Ни за что!

— Дай я тебя поцелую!

— Проводи меня боярин до хода, ноги плохо идут.

— За стенами сам доберешься?

— Доползу.

— Чтоб не подстрелили ненароком! Поганые разъезжают…

— Куда им ночью! А я прикорну где-нибудь на травке, травка мягкая…

— Душевный ты человек, Микула!

— И ты душевный, Кузьма! Дай я тебя еще поцелую прежде, чем в эту дырку лезть…

* * *

Огонь, бушевавший под стенами Путивля всю ночь, к рассвету утих, оставив на месте густо застроенного посада черное пепелище. Кое-где на месте богатых боярских хором и убогих домишек ремесленников еще струился к небу сизоватый дымок — тлели последние головешки, но от городских стен и до самой речной поймы простиралась жуткая пустота. Между уцелевших в пожаре куполообразных закопченных печей шныряли редкие всадники в тщетной надежде найти хоть какую-то добычу. Двое степняков, самые смелые, в своем розыске добрались чуть ли не к стенам города.

— Смотри! — сказал один из них, с заячьей губой, открывавшей редкие желтые зубы. — Мертвый русский! Не успел убежать.

— Задохнулся в дыму, — ответил по-кипчакски второй, широкоскулый, подъезжая ближе и склоняясь над телом. — Стрелы в спине нет и копьем его не кололи — раны не видно. Одежда на нем — рвань. А вот сапоги еще добрые.

— Я первым увидел! — заторопился Заячья Губа, слезая с коня. — Сапоги мои!

Широкоскулый спорить не стал, насмешливо наблюдая, как напарник стаскивает с ноги трупа сапог. Когда Заячья Губа потянул к себе второй, тело вдруг зашевелилось. Половец испуганно отскочил. Напарник нагнулся и с размаху вытянул оживший труп камчой.

— Уд ты коний! Выблядок кобылий!..

Оживший труп сел и очумелым взором уставился на половцев.

— Что это он? — спросил Заячья Губа.

— Ругается, — усмехнулся напарник и еще раз хлестнул русского по спине. — Недоволен, что ты помешал ему спать. Дерзкий раб!

Заячья Губа подскочил и стал суетливо ощупывать пленника. Тот в ответ только равнодушно сплюнул. Степняк поморщился и обрадовано повернулся к широкоскулому.

— Он цел, ни одной раны! Только пьяный — воняет брагой. Наверное, пил весь день и заснул, потому не смог убежать. Он крепкий — греки дадут за него много серебра. Мой раб!

— Кза велел весь полон ставить на осадные работы, — возразил широкоскулый. — Пока мы возьмем этот город, его могут убить.

— Если не убьют, будет мой, — возразил Заячья Губа. — Хорошо, что я поехал сюда. А ты говорил, что ничего не найдем… Снимай сапог! — багровея, закричал он пленнику. — Ты не хан, чтобы я тебя разувал!

Русский недоуменно смотрел на него.

— Он не понимает, — снисходительно посоветовал широкоскулый. — Ты покажи руками, что делать. Хочешь, я еще его хлестну?

— Нет! — заторопился Заячья губа, доставая из-за пояса камчу. — Я сам!

Пленник после третьего удара понял, наконец, что от него хотят, и стащил с ноги второй сапог. Бросил его под ноги Заячьей губе, встал и, не спеша, побрел к половецкому стану.

— Ты куда! — закричал Заячья Губа, сунув в мешок сапоги. — Стой!

— Он тебя правильно понял! — засмеялся широкоскулый. — Пошел верной дорогой. Ты чем недоволен?

— Сейчас я ему! — сердито сказал Заячья Губа, вскакивая в седло.

— Изобьешь в кровь, Кза тебя не похвалит, — перехватил его руку напарник. — Ему свежие работники нужны. Лучше поищи в сумке клеймо, пока его не перехватили. Кое-где огонь тлеет, надо тавро поставить. Иначе потом не докажешь, что пленник твой.

— Правильно! — согласился Заячья Губа, шаря в сумке. — Я, как продам раба, тебя в гости позову, много кумыса выпьем. Хороший совет!

Широкоскулый вместо ответа тронул бока коня пятками сапог…

* * *

Двое русских на стене Путивля наблюдали за этой сценой. Когда Микулу заставили снять рубаху и приложили раскаленное клеймо к плечу, Кузьма сморщился.

— Первая часть удалась, — сухо заметил Вольга, — он в полоне. Я, признаться, боялся, что не получится, бросится он на них. Зарубили бы сходу. Удалось тебе…

— Сам вызвался. Никогда не встречал человека, чтоб так легко на верную смерть шел.

— А сам?

— У меня больше шансов выжить.

— Рассказывай!.. По-прежнему хочешь один?

— Вдвоем мы будем мешать друг другу.

— В пещере не мешали.

— Другая ситуация.

— Здесь хуже. Целое войско под стенами.

— С войском не справиться и вчетвером. Один не бросается в глаза.

— Кто на нас смотрит? Где один, там и два…