Витиеватые линии (СИ)

Подобное принятое называть похотью, абсолютно порочным и развратным — за такое положено в аду гореть столетиями; первородные грехи стоят дороже любых других. Кожей к коже дышать выходит проще, плотнее и ближе. Гребанные гормоны, ебаная невменяемая тяга. Обожание на грани безумия: у нее марево перед глазами, ногти кожу раздирают; тело, на которое она права заявляет, будто бы древнегреческие скульпторы обтесывали. Поклонение на грани бессознательного: он до синяков ее бедра сжимает, от одного вида ее дуреет; контуры и изгибы не могут принадлежать живому существу.

41. Вода

Она лишь ногами в этой воде стоит, знает, что плавать не умеет. Знает и все равно шаг делает. Изабель захлебнуться хочет, пойти к самому дну, пускай ее рыбы жрут, пускай так. У Алека взгляд прямой, без попыток ускользнуть, сбежать, в себе закрыться. Она с ним в эту воду с головой; без возможности дышать. Чтобы легкие от асфиксии сводило. Чтобы легкие наполнялись водой до отказа, пока он целует ее, пока его руки на ее теле.

Идеальной дочерью, похоже, ей не быть. Ее в эту воду тянет; она плавать не умеет, но так отчаянно захлебнуться хочет. (Никто ведь прямо никогда не говорил, что нельзя; она все равно знает, что родителей предает.)

Вода эта грязная; так любой скажет, у кого спросить. Вода грязная, а дна там нет, никто не знает, как глубоко это дно. Порочно, развратно, грязно. У Алека объятия уверенно-нужные, руки держат крепко, ни упасть, ни оступиться. Она этой водой давится, откашляться не может.

Ей плевать, для нее вода перед глазами — кристально чистая, прозрачная.

42. Выгнать

Он пытается из своей головы ее выгнать-выкинуть, мысленно повторяет, что ей там совершенно не место. Ни заснуть, ни из сознания выкинуть. Взгляд оторвать кажется нереальным чем-то. Чем-то таким, на что он физически неспособен просто. Изабель точеная, у нее движения истинно-женские; желание обладать ей дурит, осознание, что ей могут обладать другие, хлесткими ударами злость, смешанную с ревностью, вызывает. Алек выхода не ищет. Ладони под край ее платья лезут привычно.

43. Свитер

— Этому свитеру место на помойке.

А она только в ответ губы поджимает, пальцами в дырки где-то почти в районе бедра ныряет. Моль всего немного изъела, да и в паре мест протерлась ткань; почти незаметно даже.

— Тебе придется забрать его у меня силой, потому что это теперь мой свитер, — замечает Изабель совершенно спокойно, взгляд переводит медленно.

Алек фыркает в ответ, качая головой непонимающе.

— И чего ты только к нему привязалась?

44. Восемнадцать

Когда тебе восемнадцать — это всегда трагедия.

Когда тебе восемнадцать и у тебя мозги набекрень — это трагедия пиздецких масштабов.

Когда тебе восемнадцать, у тебя мозги набекрень и ты хочешь родного старшего брата — это вообще ебаная нахуй катастрофа, блядь.

(Изабель Алека о мотивации поступков не спрашивает; выслушивать нотации о неправильности въевшейся под кожу, текущей по венам трагедии нет никаких сил.)

45. Запах

Она уже пропиталась запахом этих сигарет чертовых. Настолько, что, когда его язык снова у нее во рту, он горечь эту чувствует. Запах, вкус и метки на теле. Клеймят похлеще любых рун; негласное-взаимное «мое, не трогать».

46. Шрамы

Она засыпает под утро. Мерно, спокойно, расслаблено. Вдох-выдох-снова-вдох. Он почему-то перестать по спине ее гладить не может. Сна ни в одном глазу. Вина за шрамы на ее теле топит, убивает, не позволяет дышать сквозь толщу воды. Должен был быть рядом, должен был прикрывать ее спину. Должен-должен-должен. Она битая из-за него, ломаная и в клочья разорванная.

47. Зовет

Он зовет ее «Изабель».

Когда все смотрят. Когда она улыбается так ослепительно-идеально. (Фальшиво.) Родители смотрят, а он просто не привлекает внимания к себе.

Он зовет ее «Иззи».

На ней эта дурацкая кожанка, а в руках пара-другая ножей. Она смеется с Джейсом; он улыбается непроизвольно.

Он зовет ее «Из».

Они наедине, вдвоем. Она жмется доверчиво и выглядит удовлетворенно-счастливой.

48. Сангин/сажа.

У него кожа после поцелуев с ней измазана сангином словно сажей.

49. Родинки

Он каждую ее родинку знает. Каждый шрам. Хоть без света, хоть с закрытыми глазами. Она рубцы на его коже наощупь найти может. Подушками пальцев инстинктивно родимое пятно находит.

50. Срезанные руны

Все было бы проще, если бы не было черных следов на коже, выженно-прозженных. Все было бы проще, они бы принадлежали друг другу и не скрывались, не притворялись друг другу теми, кем не являются. Изабель впечатывается в Алека, сжимает его в объятиях порывисто и молчит, что в морге очередной труп со срезанными рунами. Для него она такого не хочет; для них двоих. Пускай вечно скрываться, чем однажды найти его без рун, кровью истекающего.