Витим Золотой (Роман 2)

- Эх ты, мужчинка! - Василиса вздохнула и, поднявшись с лавки, подошла к Саньке, погладила по голове и, растрепав его вихрившийся чубик, несколько раз поцеловала удивленные глаза, холодный нос и прижалась к его лицу мягкой, теплой щекой. Мальчик, чувствуя ее горячие слезы, задрожал всем телом. В его маленькой жизни это была тоже первая ласка, первая, неосознанная, искренняя, детская любовь.

Позади кто-то, издавая непонятный звук, заскребся в оконную раму. Они смущенно вздрогнули и, отодвинувшись друг от друга, повернули головы к выходящей на улицу стене. Там, на подоконнике, сидел, нахохлившись, сизый голубь, вытягивая белую шейку, стучал клювом в стекло.

- Эге! - воскликнул Сашок. - Это Ванька!

- Какой Ванька? - засмеялась Василиса.

- Да мой Ванька! Он почти што кажный день прилетает, с Манькой вместе! А ее что-то нету! - встревоженно проговорил Сашок. Подойдя к полке, он отломил за занавеской кусок хлеба и направился к форточке.

- У него и Манька есть? - обрадованная этим маленьким событием, спросила Василиса.

- А как же! Конечно, есть.

Сашок, вскочив на скамью, опустил за форточку хлеб. Проголодавшийся голубь начал бойко клевать его. Тут же из-за наличника вынырнула такая же сизая, со степенным пузатеньким зобиком его подружка и тоже пристроилась к быстро уменьшавшемуся кусочку.

Они стояли рядом и смотрели, как весело ели и ворковали голуби, поглядывая через стекло розоватыми бусинками крошечных глаз.

Василиса взяла Саньку за руку и, обняв за плечи, прижала его голову.

Протяжно скрипнув, открылась и глухо хлопнула обитая кошмой дверь. Голуби вспорхнули и улетели. А Василиса с Санькой так и остались на месте как завороженные.

- Ах вот как вы милуетесь! - снимая папаху, проговорил вошедший Петр Николаевич. - Вы что же, уже успели поменяться носами? - Он внезапно вспомнил, как маленькая Маринка взбиралась к нему на колени, подставляя кончик носа, говорила: "Давай, тятенька, носами меняться". Это осталось в памяти на всю жизнь.

- Ты люби ее, Саня, уважай, - тяжело подбирая слова, заговорил Лигостаев. - Теперь она тебе будет как мать. А мать, сынок, слово святое! - Обернувшись к притихшей Василисе, продолжал: - Это теперь наш с тобой сын, и запомни, что если бы не Санька, то не видать бы мне ни тебя, ни белого света. Правду говорю! Когда-нибудь я все вам расскажу, только не сегодня. Сегодня не надо! Сегодня мы гулять будем. Эх, родные мои! крикнул Петр.

Как и вчера, он подхватил Саньку на руки и бросил на нары, на кучу шуб. Поймал не успевшую увернуться Василису и - туда же. Потом накрыл визжавшую пару своим большим тулупом и отскочил к столу.

- Эх ты! - пищал Санька и, выскользнув из-под шубы, вскарабкался на печку. В Петра полетели старые валенки.

- Он что же, Саня, всегда у вас такой буйный? - выглядывая из-под тулупа, спрашивала Василиса.

- А ты знаешь, какой он силач?

- Да уж чувствую.

- Ты еще не знаешь, как он вчерась на воз меня кидал! - кричал с печки Санька.

Они так увлеклись, что не заметили, как мимо окон прошли Важенины и появились в избе в самый разгар баталии. Пыль стояла в кухне столбом, искристо плавая в солнечных лучах. Тлевшие в печи кизяки потухли, скамья свалилась, тушки куриные очутились на полу. Возбужденная, румяная, Василиса стояла на нарах на коленях.

- Ну и ну! - Захар Федорович снял черную барашковую папаху, осторожно отодвинул носком лакированного сапога старый, подшитый валенок, с удивлением разглядывал раскиданные по всем углам и по полу шубы, пиджаки, подушки и разный другой пыльный, залежавшийся на печи хлам, стараясь понять, что же стряслось в этом доме.

Санька спрятался за трубу и пыжился от смеха.

- Да тут никак целая баталия! - удивленно произнес Важенин.

- Это все он! - Санька выглянул из-за печки и прыснул в ладошку.

- Как так он? - начиная догадываться, в чем дело, усмехнулся Важенин.

- На кровать нас повалил и шубами заклал... - пояснил Сашок. - А мы тоже давай его чем попало... Да разве с ним сладишь!

- Ты тоже хорош гусь! - вытирая рукавом вспотевшее лицо, добродушно проговорил Петр. - Первый начал валенками кидаться...

- А этот есаул как сюда попал? - кивая на Василису, спросил Захар Федорович.

- Это теперь свой, нашенский, домашний, - лукаво поглядывая на Василису, сказал Петр Николаевич.

- Хорошо, когда свой, домашний! - подергивая рыжий, лихо закрученный ус, подмигнул Важенин, следя за стыдливо отвернувшейся Василисой. - А ведь настоящий есаул, убей меня бог! Такой бравый молодец! Здравствуйте, ваше благородие! Принимайте гостей!

Василиса не успела ответить, как распахнулась дверь и на пороге показался десятский - молодой, призывного возраста казак, сын Лучевникова Семен. Сотские и десятские дежурили в станице по очереди, чаще всего они назначались из будущих лагерников, приучавшихся к службе в качестве посыльных.

- Урядника Лигостаева к атаману, - искоса посматривая на Василису, проговорил десятский. О том, что Петр Лигостаев привез себе невесту, по всей станице уже судачили бабы. Знали и о скандале со снохой.

Петр и Важенин понимающе переглянулись и пожали плечами.