Витим Золотой (Роман 2)

- А ведь на тебя со стороны поглядеть, - продолжал Турков тоненьким, елейным голоском, - тихий вроде бы, умный казак. А выходит, что в тихом омуте не одни сомы, а и черти водятся...

- Омута-то, господин атаман, только черт и меряет... А я русский, крещеный, не грабил, не убивая... Может, на войне пришлось, так там сам бог велел...

- Я не об этом толкую, урядник Лигостаев. Мы што, ребенки с тобой, не понимаем, о чем речь идет! Русским языком тебе говорю, что не могу дозволить, чтобы ты сноху выгнал и заместо ее каторжанку привел... Брось ты ето несуразное дело и отправь мадаму сею подобру-поздорову! А не то мы ее по этапу отсюдова наладим...

Петр Николаевич насупился и почернел лицом не только от последних слов атамана, но еще и оттого, что мимо окон кабинета проплыла высокая, в темной черкеске и серой папахе фигура Филиппа Печенегова и повернула к парадному крыльцу.

- Не имеете права, господин атаман!

- Права, - тыча толстым, как колбаска, пальцем в потолок, заговорил опять Турков, - права, господин урядник, у господа бога на небе, а у нашего царя-батюшки и его верных слуг - на земле... Понятно тебе, Лигостаев?

- Нет, господин атаман, непонятно. Господь бог и на земле властвует, - возразил Петр. - Она мне уже жена и перед богом, и перед моей совестью! На мне крест есть! Я пришел к вам с добрым сердцем, чтобы просить вас посаженым отцом мне быть, а вы...

Петр Николаевич почувствовал, что слова его попали в цель. Турков неистово преклонялся перед старыми русскими обычаями и был фанатически религиозным человеком. Совет Важенина пригласить атамана в посаженые отцы пришелся очень кстати.

- Спасибо за честь, - разглаживая пестрые усы, смущенный неожиданным поворотом дела, поблагодарил Турков. - Когда же вы успели схлестнуться?

- Для этого, ваше сокородие, немного надо, - ответил Петр.

- Так-то оно так! - согласился Гордей Севастьянович, недовольно посматривая на вошедшего без доклада Печенегова. Такой вольности атаман никому не прощал. Придерживая наборный ремень на черной, с голубыми газырями черкеске, Печенегов прошел в передний угол, где стояла под знаменем атаманская, окованная серебром насека, и без приглашения сел на крашеную, с высокой спинкой скамью.

- Как же будет с моей просьбой, господин атаман? - чувствуя на себе жгучий взгляд войскового старшины, спросил Лигостаев.

- Еще раз бдагодарствую, во прибыть не могу, дела! - Гордей развел руки в стороны и откинулся на спинку кресла.

- Обидите, господин атаман, Захар Федорович просил, - нарочно, чтобы слышал Печенегов, настаивал Лигостаев.

Петр Николаевич видел, что первую, трудную битву он выиграл, поэтому действовал уверенно и смело.

- Извиняй, брат! Хоть зарежь, не могу; говорю, дела... - И, чтобы досадить так нахально вошедшему войсковому старшине, добавил: - Ступай с богом, как говорится, желаю тебе хорошего казака вырастить! Про сироту Саньку слышал, что ты его усыновить хочешь, ето тоже доброе дело, мне Важенин говорил... Будь здоров!

- С законненьким тебя или как поздравить позволишь? - с ехидцей в голосе спросил из угла Печенегов.

- Я по делу тут, господин Печенегов, и поздравления принимаю от тех, кто меня уважает и кого я сам почитаю, - сверкнув глазами, ответил Петр Николаевич.

- А за что тебя уважать прикажешь? - взмахнув широкими рукавами черкески, легко соскочив со скамьи, быстро проговорил Печенегов. Раздувая широкие ноздри и горбоносо морщась, с открытой издевкой продолжал: Может, за то, что гадишь нашу казачью породу? Усыновлением сиротки грехи дочери хочешь прикрыть! Мы еще на сходе посмотрим, отдать тебе его или нет...

- Посмотрим... - медленно стаскивая с чубатой головы папаху и комкая ее в больших, мосластых руках, быстро проговорил Петр.

- Ну чего вы завелись? Место нашли! - испуганно пробурчал Турков. Чего тут смотреть? Не вечно же мальчишке пастухом быть? - добавил Гордей Севастьянович.

- А может быть, я его сам взять желаю вместо Володьки, которого басурман с его дочкой убили!

- Врешь! - крикнул Лигостаев. - Он дочь мою опозорить хотел и коню под копыто попал!

- Молчать! - грохнул атаман по столу кулаком и вскочил. - Молчать! Марш на улицу!.. Там хоть башки друг другу поотрывайте, а здесь вам не базар, а присутствие! - Турков выполз из-за стола, схватил насеку и грозно пристукнул ею об пол. Это была его сила, власть, и давала она ему право на суд и полную неприкосновенность.

- Слушаюсь, господин атаман. - Петр надел папаху и взял под козырек. - Я готов защитить свою честь хоть на шашках, как угодно, но только в честном бою!

- А я, ты думаешь, не готов? - выступая вперед, сказал Печенегов.

- У тебя, Филипп, нет чести и никогда не было, - спокойно и дерзко ответил Петр. - Ты ее еще Куванышкиными косяками опозорил... Если не помнишь, так я тебе напомню. Молчал я много лет. Даже лучшему другу своему тогда не хотел говорить, а теперь всем могу рассказать, чего стоит твоя казачья честь... И как ты золото на спирт выменивал и тайно продавал его английской компании, тоже знаю... А может быть, напомнить тебе, как ты за моей дочерью от озера гнался?