Витька с Чапаевской улицы

— Не ожидал я вас здесь встретить… — проговорил Сафронов. — Какого черта вас принесло сюда?..

Витька опустил руку с ягодами. Он стоял у березы на корточках и с удивлением смотрел на Сафронова: чего он злится? И лицо какое-то напряженное, а глаза холодные…

— Разве мы вам мешаем? — наконец выговорил Витька. Смутная тревога заползала в его сердце.

— Вопрос стоит так, Витька Грохотов: или я, или вы…

— О чем вы… Миша?

— Свалились вы, дьяволята, на мою голову… И тут он вспомнил, как его зовут: Владимир! Так он называл себя там, у реки Вишенки…

— Вы — Володя, а вовсе не Миша, — растерянно сказал он.

— Я давно забыл, как меня зовут, — усмехнулся Сафронов.

— Кто же вы тогда? — вырвалось у Витьки.

— А это тебе знать ни к чему.

Повисла тяжелая томительная пауза. Черная бархатная бабочка с желтой окаемкой опустилась на ромашку и сложила крылья. И сразу стала некрасивой, похожей на засохший листок.

— Значит, вы не Сафронов, — пробормотал Витька лишь для того, чтобы что-нибудь сказать. Разрушить эту тревожную, зловещую паузу.

— Вот такие дела, Витька Грохотов, — сказал человек, называвший себя Сафроновым. — Не быть тебе на фронте и не крошить, как капусту, фашистов…

— Не понимаю…

На самом деле Витька стал соображать, что происходит. Перед ним никакой не Сафронов, и не повар… Это был самый настоящий шпион. Вот почему он тогда сказал, чтобы они никому не рассказывали про парашют. На этом парашюте спустился с неба он сам.

В кармане лежал браунинг. Он на предохранителе. Если его выхватить, то выстрелить все равно не успеешь!.. Убежать! Но ведь у Сафронова — или как там его? — тоже наверняка есть оружие. Выстрелит в спину…

— Где же находится аэродром? — спросил Сафронов.

— Не помню.

— А ты вспомни.

Сафронов стоял совсем рядом. Высокий, широкоплечий. Сейчас он не был похож на известного киноартиста Николая Крючкова. Коричневая кожа обтянула острые скулы, глаза жесткие, так и сверлят насквозь. И рубец на лбу вспух.

— Я жду.

— Я все вам наврал, — быстро заговорил Витька. — Никто ничего не бомбил, и никакого аэродрома я не видел… Отпустите, дяденька?!

— На дню семь пятниц… Ты меня, наверное, за дурака принимаешь? Где же все-таки расположен аэродром со штурмовиками?

— Не знаю я ничего… Сдуру наболтал!

— Ты, Витька, герой, — сказал Сафронов. — Готов смерть принять, а военную тайну не выдашь.

— Да кто нам аэродром покажет? — стараясь подыскать убедительные слова, оправдывался Витька. — Так, хвастанул перед вами…

Сафронов взглянул на часы и вздохнул.

— Думаешь, охота мне руки о тебя, мерзавца, марать? А что делать?..

И, прежде чем Витька успел что-либо сообразить, он схватил его за волосы так, что слезы из глаз брызнули, и изо всей силы треснул головой о шершавый березовый ствол.

Витька даже не охнул. Глаза его закатились под лоб, ноги стали ватными, и он боком рухнул на землю, подмяв под себя земляничные кустики с крупными ягодами.

Сафронов ногой перевернул его на спину: из Витькиного рта на подбородок потекла тоненькая струйка крови.

— Черт бы вас побрал! — пробормотал Сафронов.

Эта дурацкая встреча с ребятами спутала все его планы. Во второй раз заброшенный в тыл под другой фамилией, он благополучно устроился поваром в полку Ладонщикова. Это он по ночам сигналил ракетами «юнкерсам». И задумал еще одно большое дело, которое готовился в ближайшее время осуществить… Проклятые пацаны и девчонки поставили под угрозу не только весь его хитроумный план, но и его жизнь…

Сафронов не сомневался, что рано или поздно кто-нибудь из них вспомнит, как его зовут, и невольно разоблачит перед командиром части…

Бросив равнодушный взгляд на мальчишку, Сафронов отошел к сосне и, присев на пень, стал снимать новые сапоги. Они оба жали в подъеме. Сапоги сползали с ног с трудом, и Сафронов даже покраснел от натуги…

Витька открыл глаза и увидел огромный желтый круг. Круг стал сужаться, розоветь, зеленеть и наконец превратился в тугой рыжий шар, который вдруг лопнул… Витька увидел голубоватое с желтым небо, маленькие березовые листья и совсем близко — тонкую мерцающую нить, на конце которой раскачивался крошечный паук.

И Витька все вспомнил: внезапно приблизившееся остроскулое лицо, скривившиеся губы, запах махорки и страшную боль в затылке. Боль и сейчас сидела там, будто клин, который топором загнали. Облизнув запекшиеся губы и проглотив солоноватый комок в горле, Витька попытался оторвать голову от земли. И стиснул зубы, чтобы не застонать. Прикушенный язык распух. В глазах заколебался желтый круг, и он чуть было снова не потерял сознание. Собрав все свои силы, он все-таки приподнялся на руках и прислонился спиной к стволу. Так сидел он несколько секунд с закрытыми глазами, пока не перестало мутить. К липким волосам пристали травинки и увядшие березовые листья.

Открыв снова глаза, Витька увидел Сафронова. Он сидел в пятнадцати шагах на пне и, согнув длинную спину, натягивал на туго обмотанную несвежей портянкой ногу сморщенный гармошкой сапог. Сафронов сидел к нему боком. Прямо в ухо ему светило солнце. Блестели светлые завитки волос, пуговицы на рукавах гимнастерки.