Витькины небеса. Жить ради Победы

      Но девчушка та, густо покраснев, да так ничего и не купив, быстренько выскочила на улицу. Странная какая-то!

***

      Остаток вечера провёл Витька на пустой голубятне. Нога ныла, но ничего, забрался как-то. Он смотрел на алеющий закат, думал: «Вот кончится война, заведём опять голубей». И вдруг вспомнилось ему, как сидел здесь с ребятами на второй день войны, глядя на кроваво-красный запад. Прошло почти четыре года! Это ж сколько дней? Витька прикинул в уме и присвистнул: где-то под полторы тысячи дней выходило!

      С высоты голубятни хорошо виделось, как до неузнаваемости изменилась Филейка за эти военные годы. Как вырос почти на пустом месте завод и множество сооружений вокруг него. Сколько всего произошло! Где сейчас Мирон и Кузя? Уже воюют на флоте? Живы ли? Давно от них весточки нет.

      Где сейчас Колька-одессит, освободил ли свою Одессу-маму? Где Витькин «заклятый друг» Федька-Штырь, которому Витёк всё давным-давно простил, лишь бы живым возвращался. Что с дядей Зиновием, о невероятных подвигах которого на Ленинградском фронте ходили легенды? Может, воюет уже со своей 311-й стрелковой дивизией где-нибудь в Германии? Что сталось с их бывшими подселенцами, Семёном и Степаном, осуждёнными за кражу мешка зерна и отправленными искупать вину на фронт? А с Мишкой Зориным, с которым путешествовали в Климковку? Он ведь тоже, в конце концов, ушёл воевать. А с тем настырным пареньком – Гришей Булатовым из Слободского? Сбылась ли его мечта – служить в разведке и отомстить за убитого отца?

      О чём точно знал Витька – Женя Акимкин, на место которого пришёл Витёк в гвардейскую бригаду токарей и письмо от которого зачитывали ребятам вслух, погиб на фронте в бою смертью храбрых.

      Вспомнился Витьке, конечно, и батя – и сразу тяжело стало дышать. Кто передал в органы папкино письмо, из-за которого его потом отправили в штрафную роту – так и осталось неясно, унесли эту тайну с собой на фронт подселенцы. Жалко погибшего батю, но Витька хоть запомнит его на всю жизнь. А вот младшим, особенно Алёшке, которому исполнилось всего три месяца от роду, когда папка ушёл на войну, – ещё хуже. Так и вырастет, не изведав скупой отцовской ласки, никогда не узнав, что такое – пойти с папкой на рыбалку или прокатиться на лошади. Единственная фотография – всё, что осталось от бати. Даже могила его – неизвестно, где.

      Пришли на память мальчишке счастливые довоенные времена, когда все ещё были живы. И отец, и Михаил Поликарпыч… Как собиралась молодёжь окрестных деревень на большой площадке у заброшенного сарая в деревне Шубины. Приходили туда на вечёрки с гармошками. Пели, плясали. Лучшим плясуном был дядя Илья, такие коленца выделывал на своих двух ещё ногах! Ну, и, конечно, дрались там стенка на стенку, выясняя, чья деревня покруче.

      Вспомнилось, как приводила его бабушка на службу в незакрытую ещё Покровскую церковь села Филейка. Как водила она маленького Витю к родничку и на могилку старца Стефана. Показывала место на берегу Вятки, где раньше стояла большая часовня. К ней когда-то прибывали, переправившись через реку, многотысячные толпы паломников, возвращавшихся из села Великорецкого. Ежегодно носили они туда крестным ходом чудотворную икону. Тут что-то ёкнуло внутри: уж не ту самую ли икону прятала бабушка в начале войны?

      И снова воспоминания. Довоенное время! Сколько книжек, песен, фильмов, прославляющих непобедимость Красной армии! Какая уверенность в нашем превосходстве! Все твёрдо знали – если завтра война, врага быстро разобьют. Стоит нашей армии вступить на территорию противника, как тамошние рабочие сразу поднимут пролетарское восстание против ненавистных буржуев-капиталистов. Все знали, что война будет; рано или поздно. Но относились к этому как-то легкомысленно, что ли. Даже близко не представляли, какой горькой и страшной окажется война на самом деле.

      Так и просидел Витя на голубятне дотемна, вспоминая былое…

***

      Зайдя в дом, услыхал Витёк привычный шепоток из бабушкиного угла. Молится опять! Мамы дома не было, в эту неделю она работала в ночную смену на Шинном заводе. Братишки и сестрёнки уже мирно сопели. Наконец, бабушка, закончив творить вечернее молитвенное правило, вышла из-за занавески.

– Эх, бабушка, и не жалко тебе столько времени впустую тратить?

– Господь с тобой, Витюша, почто же впустую-то?!

– А по то, что лучше полезное что-нибудь делать! – внук решил, наконец, просветить бабушку, – Бога-то нету никакого, выдумки всё поповские. Бог разве допустил бы, чтобы столько невинных людей на войне погибло, если был бы?

– Так рази по Божьей воле война-то началася? Нет! А поперёк ёй, – пыталась оправдаться бабушка. – Христос к любви и миру всех призвал, а люди Его ослушались.

– Если так, тогда ответь. Бог ведь всё может – почему же он Гитлера не сделал добрым? Тогда бы и войны не было.

– Так откель я знаю? Видать, потому, что Господь кажоному человеку волю дал свободную; и Гитлеру энтому тоже, чтобы поглядеть: кто и как из людей ту свободу попользует. А по делам и воздаст.