Виток истории

— Как вы видите по синусоиде, начинается затухание деятельности желез. Контроль ослаблен. И тут в полной мере сказываются искажения самого чертежа — утерянные триплеты ДНК… Вот начало конца…

В темноте я заметил вспыхнувший огонек папиросы у лица Артура Кондратьевича. КД не принял никаких мер. Значит, дни вице-президента уже сочтены…

— Мы создали крохотный автоматический прибор, который функционирует, как узел «С», и посылает такие же сигналы. Испытания его прошли успешно. И если одновременно с подключением его начать профилактику организма по комплексной программе, разработанной в наших лабораториях, то… — Волнение пришло в короткой спазме. Я овладел собой. — Это является началом бессмертия. Да, бессмертия, потому что вместо одного отслужившего свой срок прибора можно подключить новый, а комплексная программа будет способствовать поддержанию функций центральной нервной системы.

То, о чем я говорил, не было новостью для многих присутствующих в этом зале, но оно звучало официальным признанием — уже не догадкой, а уверенностью, уже не гипотезой, а результатом опытов. Не могли же мы тогда знать, что настоящие результаты опыта мы получим лишь через столетия и они окажутся не такими, как мы думали!

Впрочем, может быть, кто-то в зале и предвидел их.

Аплодисменты взорвались внезапно, как мина. А когда они окончились, Артур Кондратьевич пожал мне руку и поздравил, как он сказал, с эпохальной научной работой. В его устах слово «эпохальной» не звучало традиционным комплиментом. Оно было точной оценкой.

КД увез его по живому коридору. Там, где они проезжали, на минуту утихал шум. Я смотрел им вслед и думал о КД. Что происходит в его мозгу? Жалеет ли он о человеке, с кем был настолько же близок, как с самим собой? И как выражается его радость или его сожаление?

* * *

Я увидел Артура Кондратьевича в последний раз через полтора года. Мне не очень хотелось выполнять мою миссию. Лучше бы это сделал Степ Степаныч. Я вспоминал тех, кто будет участвовать в опыте в качестве помощников и наблюдателей, — их лица, ставшие похожими одно на другое, улыбку Майи, вылепленную из тревоги и желания успокоить меня. А меня и Степ Степаныча не надо было уговаривать, что все будет в порядке, — мы почти не сомневались в этом.

— Да, я знаю, вы все взвесили. И кому-то действительно нужно на это пойти, — сказал Артур Кондратьевич и слабо пошевелился на ложе, вмонтированном в КД. — Но опасность слишком велика.

— Опасность? — Я вздернул брови и придал лицу недоуменное выражение.

— Если я снова начну доказывать вам… — сказал вместо Артура Кондратьевича КД.

— То я приведу новые контрдоводы, — засмеялся я.

— Но, по крайней мере, начиная опыт на себе и своих товарищах, оставьте пути для отступления, — продолжал КД.

— Хорошо, я оставлю. Но отступления не будет.

— Вы слишком молоды для руководителя института, — проговорил Артур Кондратьевич. — Никогда не нужно говорить о будущем так категорически. Будущее нельзя подогнать под мерку нашей сегодняшней уверенности.

Я молчал, думал о том, что уже все сказано. Он понял.

— Прощайте, — сказал Артур Кондратьевич. Он поднял руку ко лбу тем неопределенным жестом, который означает: то, о чем надо вспомнить, совсем близко, на подходах к станции. И его поднятая рука превратилась в подобие семафора, открывающего путь. — Впрочем, до свидания. Мы ведь еще не раз встретимся. — Он заметил растерянность на моем лице и засмеялся. В его горле булькало. — Нет, это будет не машина, а я. Сохранится главное — образ мышления. Какая разница, из чего я состою — только ли из белков, или из белков, пластмассы и металла! Ведь и сейчас во мне почти вся периодическая таблица, в том числе и металлы. Зато когда мое тело будет проще и надежней устроено, мозг станет во много раз мощнее.

Он внимательно посмотрел мне в глаза, словно читая в них упрямое неверие и жалость к нему — к человеку, которому понадобилось утешать себя таким образом.

— А в доказательство моих слов мы с вами тогда продолжим разговор о том, каким путем должен идти человек к бессмертию. К тому времени у меня накопится, к сожалению, достаточно доказательств, чтобы убедить вас.

Он сказал «к сожалению», давая еще один повод не верить ему.

2

Контрольный механизм предупредил меня во второй раз, что я веду тоноплан слишком рискованно. Я раздраженно щелкнул выключателем, и экран контроля погас. Далеко внизу зажигал огни вечерний город. Мимо меня сверкающими искрами проносились другие машины. Я включил вертикальный винт, настроил автопилот на волну видеофона и нажал кнопку вызова.

На экране возникло лицо Майи. Я пытался отыскать на нем то, из-за чего меня вызвал профессор Пирин, — следы опасной болезни, но с боязливой радостью не находил их. Возможно, профессор ошибся? Если бы так!..