Виток истории

Последовал легкий толчок: «ЭР-5» сел на крышу моего дома. Я спустился по лестнице на круговую тропинку, быстро шел, почти бежал, стараясь сдержать свой шаг. Нажал кнопку предупредительного звонка и отвел пластмассовый занавес. Я увидел двух женщин, похожих на сестер-близнецов: жену и дочь. Альте исполнилось двадцать три, на два года меньше, чем было Майе, когда та получила бессмертие. (Я упорно не употреблял более осторожных слов вроде «долголетие», «равновесие процессов» и т. д., которыми пользовались другие.) Альта унаследовала от матери на только внешность, но и движения, и походку — к счастью, бьющейся стеклянной посуды теперь было совсем мало. А вот характер у нее иной, чем у жены, — его мягкость напоминала о мягкости кошачьей лапы, а упрямство было непробиваемым. В минуты ссор Майя утверждала, что у дочери мой характер.

Во взгляде Альты, устремленном на меня, я уловил беспокойство и скрытый упрек. Но почему упрек?

— Профессор сейчас прилетит, — сказала Альта.

Я сел на постель Майи, рассказал о событиях дня, о том, что начали новую серию опытов по классификации памяти. Иногда переводил взгляд со спокойного лица жены на напряженное лицо Альты. Ее гибкие пальцы выстукивали какой-то ритм. Прошло двадцать пять лет с начала нашего опыта бессмертия, а академия все еще не разрешает проводить массовые испытания на людях. Больше того, она не разрешила мне пока включить в число подопытных собственную дочь. Но не может же Альта стариться на глазах у нестареющих родителей, знающих, что они могут отвести от нее это проклятие природы!

Я чувствовал, что во мне просыпается раздражение. Услышав легкий шум моторов, поспешил навстречу профессору — наконец-то хоть одна неизвестность закончится.

— Давно вас не видел. Выглядите неплохо! — приветствовал он меня.

Я молча вопросительно смотрел на него. Он отвел взгляд и сказал:

— К сожалению, это очень серьезно. У нее начиналась ангина. Чтобы прекратить болезнь, я омыл миндалины. Боюсь, что это послужило толчком…

Он говорил слишком медленно, с резиновыми паузами. Я резко спросил:

— Толчком к чему?

Он съежился, голова ушла в плечи.

— Видите ли, когда вы выводили линии связи наружу, к прибору «С», то вызывали мутацию ткани… — Он шумно прочистил горло. — Поймите меня правильно. Я не ставлю это в прямую зависимость. Больше всех виноват я: предварительно не посоветовался с вами. Ведь не было бы толчка, примени я не радиоактивный раствор…

Он был невыносимо медлителен. Догадка созрела. Очевидно, мои губы шевелились в лад мыслям, и профессору ничего иного не оставалось, как подтвердить;

— Да, перерождение… Никогда не видел такого бурного…

Теперь я все понял.

— И переродились именно те участки ткани, где мы вызвали мутацию?

— Началось с них.

— Захватывает весь организм?

Он в ответ наклонил голову, так и не сумев взять часть вины на себя, и от этого ноша показалась ему еще тяжелей. Я почувствовал благодарность к нему.

Мы вошли в дом. Теперь я понимал, почему Альта смотрела на меня с упреком. Ведь я мнил себя победителем природы. Я посмотрел на бледное лицо жены с легкими синими тенями под глазами и подумал, что раз природа создала это существо, то должна была создавать навечно. В моей голове мелькали разные мысли и воспоминания. Я вспомнил название старой книги «Мертвые остаются молодыми», потом переделал его в «Молодыми остаются мертвые» и по аналогии подумал, что я хотел перешагнуть это правило. Я хотел, чтобы и живые оставались молодыми. Ведь природа вначале и создала жизнь бесконечной. Простейшие организмы бессмертны: они передают по наследству всю свою сущность. Бессмертные споры микробов путешествуют в айсбергах и даже в метеоритах.

И только наиболее сложные создания, такие, как человек, не вмещают свою великую разнообразную сущность ни в какие гены, никакой химический язык не в силах передать всю личность. Именно поэтому они смертны больше всех остальных.

А быть может, личность не имеет для природы никакого значения и важно лишь то, что остается в генах? Абсурд! Со дна моей памяти, моего существа поднялась ненависть к судьбе, безмолвно завещанная предками. Я подумал о людях, о моих братьях по несчастью. В какую тьму мы ввергнуты матерью-природой с самого дня рождения! И только одну свечу — разум — она дала нам в странствиях по лабиринту: то ли сжалившись, то ли потому, что не могла не дать. И он служит нам и слабым огоньком, и компасом в стране, где север и юг условны и где путь из тьмы не обязательно является путем к свету.

А много ли природа дала другим своим созданиям — животным, кроме бессмертной муки? Мне страшно захотелось погладить лошадь с выпирающим каркасом ребер, впряженную в тяжелую телегу. Такую «конягу» я видел когда-то на картинке.

Сквозь весь хаос путаных мыслей пробилась и оформилась одна, очень простая и четкая: надо взять себя в руки. Она приходила ко мне всегда как спасение. Может быть, именно поэтому я и слыл волевым человеком.