Витрины великого эксперимента

Громкие лозунги пропагандистских кампаний скрывали большие внутренние неурядицы. Чиновники ВОКСа по-прежнему пытались достичь превосходства своей организации в сфере культурных отношений с заграницей, однако период роста и развития Общества явно остался позади. Если Каменева регулярно и активно пользовалась своим прямым доступом к высшему партийному руководству, то теперь появились жалобы на то, что ее преемник Петров слишком обременен своей работой над «Большой советской энциклопедией». Он работал в ВОКСе всего по два-три часа в день, и то в основном лишь участвуя в торжественных приемах по случаю прибытия иностранных высокопоставленных лиц. Важнейшие посты в организации оставались вакантными. К большой досаде уполномоченных ВОКСа за границей, из Москвы к ним поступали материалы в еще более хаотичном виде, чем ранее, к тому же практически не принимались в расчет различия между странами-получателями. Быстрый рост значимости «Интуриста», как уже указывалось выше, серьезно подорвал позиции ВОКСа и поставил его в зависимое положение в смысле доступа к переводчикам, гидам и гостиницам, причем до такой степени, что в 1931 году представитель ВОКСа в Ленинграде сам предложил вариант «поглощения» своего представительства главным конкурентом в туриндустрии. Тревогу и ярость «ударников» ВОКСа, планировавших собственную кампанию по делу «Промпартии», вызвал отказ их организации предоставить им билеты на показательный процесс, что они совершенно справедливо расценили как явную потерю Обществом остатков авторитета^{591}.

Утрата ВОКСом былого статуса в сочетании с хаосом новой эпохи сделали Общество легкой мишенью для зловещих обвинений в нарушении секретности, в то время как подозрительность в отношении связей с заграницей становилась все более характерной чертой политической культуры. Появлялись новые меры, направленные на ограничение контактов с иностранными визитерами. В 1931 году персонал ВОКСа был обвинен в «некритическом оживленном общении» с иностранцами и небрежном обращении с посылками из-за рубежа. Любые проявления подобного поведения представлялись как помощь разведывательным службам враждебных стран; схожие обвинения вновь в изобилии появятся в печати в годы Большого террора. Примерно в это же время в официальных и полуофициальных заявлениях защита от разрушительного капиталистического вмешательства (вместо избирательного импорта наиболее полезных достижений науки и культуры западных стран) начала рассматриваться в качестве главной задачи организации. ВОКС должен был стать «фильтрующим и контролирующим органом» для всех «чужих культурных течений», проистекающих из-за рубежа^{592}. «Великий перелом» повысил риски, связанные с работой с иностранцами, несмотря на то что в течение этого периода угроза «заражения» от них определялась в классовых терминах, т.е. как близость не к иностранцам per se, а к западной интеллигенции и буржуазии.

В то же самое время три значительных события (Великая депрессия, подъем фашизма в Европе и первая пятилетка строительства социализма в СССР) стали предвестниками новой эпохи увлечения Запада советским экспериментом. Ведущие попутчики советского коммунизма, такие как Ромен Роллан и Андре Жид, ранее остававшиеся в стороне, теперь объявили о своей дружбе с Советским Союзом. Также получила распространение и практика щедрого приема и чествования иностранных друзей, таких как Бернард Шоу. По предположению Катерины Кларк, составной частью «постиконоборческой фазы» советской культуры после 1931 года (когда она ориентировалась уже не на разрушение старого, а на защиту нового) стала мечта партийных интеллектуалов сделать Москву символическим и организационным культурным центром в международном масштабе. В то время как под знаком соцреализма шло парадоксальное самоопределение советской культуры в качестве высшей точки великой общемировой или по крайней мере европейской традиции, эти деятели были готовы к тому, чтобы перейти от посещения дальних строек коммунизма и промышленных гигантов первых пятилеток к турам по европейским столицам в период роста антифашистской культуры^{593}. С самого начала сталинизм комбинировал вариации двух соперничавших и хорошо укорененных идеологических принципов: первый обыгрывал опасности и враждебность Запада и в более широком смысле — всего внешнего мира, а второй выискивал и использовал любые благоприятные возможности, которые создавало восприятие иностранцами успехов революции. Программа мероприятий эпохи «великого перелома», ставившая задачу «догнать и перегнать», предполагала не только высокомерное отрицание, но и жаркие объятия.