Витрины великого эксперимента

Во взглядах самого Сталина отражались и усиливались основные противоречия сталинской революции, связанные с отношением к Западу. С одной стороны, в борьбе с отсталостью он принимал западные критерии, а с другой — в мобилизационных целях расхваливал героические качества русского народа и в то же время прилагал значительные усилия, чтобы склонить на свою сторону людей, формирующих общественное мнение на Западе, взгляды которых пользовались таким уважением, что они (помимо прочего) оказали весомую поддержку созданию культа личности Сталина у себя дома^{680}. Несмотря на различия, уже существовавшие между Сталиным и европеизированными старыми большевиками, усатый диктатор по-своему в высшей степени подходил на роль своеобразного интеллектуала у власти: среди зарубежных литературных деятелей, которые не являлись теоретиками марксизма, он пользовался авторитетом как знаток марксистско-ленинской теории, при этом весьма неплохо знающий классику русской и европейской литературы. Кроме того, Сталин обладал «отличной памятью» и тщательно готовился к встречам со своими знаменитыми гостями, изучая их «взгляды, вкусы и предпочтения»^{681}. В то время как он приступил к созданию своего собственного имиджа и образа Советского Союза за границей, западные интеллектуалы уже начали расходиться во мнениях относительно того, кем был Сталин на самом деле — простым человеком из народа или же своего рода королем-философом.

За исключением состоявшейся в 1931 году встречи с Б. Шоу, записи которой пока не обнаружены, практически все беседы иностранных интеллектуалов со Сталиным в начале рассматриваемого десятилетия одновременно служили и государственным интересам, и зарождающемуся культу личности диктатора — в том смысле, что имидж самого Сталина за границей был очень тесно связан с мнением Запада о советском эксперименте. Так, явную связь с международным измерением культа личности, к примеру, демонстрирует тот факт, что 31 декабря 1931 года Сталин дал интервью писателю и журналисту Эмилю Людвигу — автору биографий Бисмарка, Наполеона и ряда других великих исторических личностей.

Вторгаясь в новую для себя сферу деятельности — создание международного образа, генеральный секретарь преследовал нравоучительные и образовательные цели; на эту мысль наводит единообразная структура ответов Сталина на вопросы Людвига. При публикации подобных интервью в Советском Союзе в 1930-х годах обеим сторонам сначала разрешалось внести в них необходимые исправления, после чего текст передавался на рассмотрение Политбюро, а затем подвергался редактированию, призванному устранить все моменты, которые могли оказаться неподходящими для массовой аудитории. Таким образом, в опубликованной версии рассматриваемого интервью все замечания Сталина, адресованные Людвигу, состояли из отрицаний, исправлений и наставлений. Например, диктатор отвергал наличие каких-либо параллелей между своей собственной программой модернизации и вестернизирующими реформами Петра Великого, отрицая при этом, что власть в СССР находится в руках одного человека. Текст данной беседы стал доступен массовому советскому читателю, поскольку был опубликован в советских газетах, а затем перепечатан в неоднократно переиздававшейся брошюре 1932 года и в теоретико-партийном журнале «Большевик», в номере за 30 апреля 1932 года (а также включен в собрание сочинений Сталина)^{682}.