Витрины великого эксперимента

Прием зарубежных гостей оказался центральным звеном советской культурной дипломатии в силу обстоятельств, которые не сводились к антикоммунистической позиции великих держав. Большевики смогли революционизировать страну, которая долго примеряла к себе западные модели и внедрила эту практику в свою национальную идентичность; новый режим, пытаясь одним скачком преодолеть отсталость страны, немедленно начал воплощать свои беспрецедентные устремления, с тем чтобы сформировать новое сознание. Когда советский эксперимент уже шел полным ходом, иностранная, и особенно западная, аудитория стала целевой группой для вновь созданной разветвленной просветительско-пропагандистской машины. Творцы диктатуры пролетариата не чувствовали необходимости подражать своим европейским предшественникам, учреждая особую службу по культуре в рамках традиционной дипломатии. Вместо этого советские международные культурные задачи решались всевозможными способами, но уже новыми партийно-государственными учреждениями и их руководителями. Презентация нового социалистического общества иностранцам втянулась в системное соревнование с капитализмом и мировой буржуазией. Таким образом, ВОКС и многие связанные с ним учреждения разработали целый репертуар программ, реализуемых как внутри СССР, так и за его пределами, мобилизуя советскую интеллигенцию на строительство социализма. В той мере, в какой иностранные визиты приобрели главное значение для организованной по-новому полемики с Западом, принимавшее иностранцев общество также оказывалось вовлечено в общие усилия. Режим, рожденный в тотальной войне, быстро изобрел еще более тотальные формы культурной дипломатии^{953}. Эти новации межвоенного периода предвосхитили идеологический размах и системные столкновения культурной холодной войны.

Гранд-нарративы советской истории строились вокруг преимущественно внутренней истории развития советского коммунизма, а дипломатия и внешние кризисы трактовались в составе некой смеси лишь постольку, поскольку они повлияли на строительство советской системы. Например, в учебниках по советской истории могло упоминаться о том, как интересны были дискуссии 1930-х западным сочувствующим интеллектуалам, но повествование тут же переключалось на ключевые темы внутреннего развития^{954}. Почти исключительная сосредоточенность первых двух поколений исследователей советской истории на внутреннем развитии была еще более усилена влиянием холодной войны. Сказалось также и то, что для анализа использовался концептуальный инструментарий сначала «тоталитарной», а затем «ревизионистской» школ, в частности примат идеологии и политического контроля в первом случае и низовых социальных сил — во втором. По этой причине (хотя и не только по ней) исследования советской внешней политики и международного коммунистического движения развивались как во многом обособленные друг от друга направления — лишь иногда международные процессы увязывались с формированием коммунистической системы внутри СССР^{955}. В результате история режима, движимого глобальными устремлениями, а нередко просто одержимого состязанием с «культурным» Западом, находящегося в многонациональной коммунистической Мекке и сотрудничающего с космполитическими, повидавшими мир политическими и интеллектуальными элитами, оказалась во многом «деинтернационализирована».

Эта книга на примере культурной дипломатии и системы приема иностранных гостей выявляет важный феномен — взаимодействие внутренних и внешних аспектов советской системы. Понять, как внутренние дела влияют на внешние или как превратности советской внутренней политики, культуры и идеологии отразились на зарубежной культурной дипломатии, часто бывает проще. Например, специфическая советская система культурной дипломатии и приема иностранцев возникла в конкретный момент кризиса 1920–1922 годов, в разгар массового голода, когда впервые после Гражданской войны в страну стали приезжать иностранцы — в связи с обращением советской стороны за помощью к международным организациям. ВОКС и другие учреждения были частью международного аппарата, имевшего свои отделения и представителей за границей, что позволяло руководить рядом проектов — от обществ дружбы до всевозможных выставок. Однако одновременно подобные учреждения развивали и внутриполитические программы, прежде всего относившиеся к организации иностранных визитов, и были уязвимы перед последствиями идеологических битв продолжавшейся в СССР культурной революции. Оценки и характеристики зарубежных гостей стали частью формализованной (чем дальше, тем больше) внутренней системы учета и надзора; информация о внешнем мире внесла свою лепту в формирование крайне иерархичной системы цензуры.