Витрины великого эксперимента

Совершенно поглощенный техническими деталями своего дела… м-р Фарнем строит свою теорию экономического благосостояния страны по общеамериканскому «стандартному штампу». Основой благосостояния он считает personal efficiency, т.е. индивидуальную производительность труда, которая, по его мнению, должна неизменно стимулироваться личным соревнованием и конкуренцией, базирующимися на частном капитале, а вовсе не на принципах соц. строительства, которые представляются ему очень слабыми стимулами для производительности^{148}.[12]

Низводя визитеров до образчиков типичных представителей их класса или профессии, Трахтеров испытывал потребность объяснять и критиковать главные слабости их мировоззрения.

Гиды в массовом порядке заносили в свои отчеты малейший намек любого иностранца на недостатки советской системы, включая сферы культуры и повседневности, — отчасти потому, что для них это было формой политической страховки: они должны были показать, что смягчали подобную критику, и пояснить, как именно. Исключения лишь подтверждали правило. Например, когда американский режиссер Герберт Биберман (который в эпоху Дж.Р. Маккарти был брошен в тюрьму в числе «голливудской десятки» и внесен в 1947 году в черный список за отказ отвечать на вопросы Комиссии по антиамериканской деятельности палаты представителей Конгресса) посетил СССР в 1927 году, он проделал целое турне по советским театрам, встречаясь с артистами и режиссерами. Тут он и высказал свой взгляд на то, что советское искусство плаката «стоит не на должной высоте». Гид-переводчик Гальперин (еврей 1905 года рождения, беспартийный студент 2-го Московского университета, тем не менее твердо придерживавшийся нужной политической позиции как член редколлегии журнала «Красный студент») не указал в отчете, при каких обстоятельствах и почему он не возражал на данное безвредное, однако негативное замечание. Это вызвало появление на полях отчета большого вопроса, начертанного синим карандашом ответственного чиновника ВОКСа^{149} (и, скорее всего, дальнейшее расследование). Гораздо чаще гиды прилагали огромные усилия, чтобы показать, как они исправляют «неверные» представления иностранцев. К тому же содержание всех политических разговоров тщательно фиксировалось, как, например, дискуссия одного американского журналиста с Луначарским, который уверял собеседника, что советская цензура вовсе не так жестока, как считается за рубежом, и борется в основном с порнографией^{150}. Когда отец и сын Кениги из Цинциннати отправились вместе с гидом Н. Гейманом на экскурсию в Музей Ленина и на фарфоровый завод в сентябре 1927 года, они поражались не только «большому количеству нищих и беспризорных в Москве», но и речам гида, превозносившего «те меры, которые предпринимает для борьбы с беспризорностью» государство. Характеристики, данные гидами, наводят на мысль, что позитивное выражение политического сочувствия со стороны гостя могло связываться с высокой оценкой уровня его культурности:

Должен отметить чрезвычайно симпатичное отношение м-ра Кенига к Советской России… Вообще м-р Кениг и его отец производят впечатление весьма культурных людей… Вопросы, задаваемые ими, показывают серьезный интерес, проявляемый к [социалистическому] Строительству в СССР^{151}.