Читаем Витрины великого эксперимента полностью

По очень многим причинам именно посещение особых мест стало главным номером программы представления советской системы иностранцам. Непосредственные, бытовые условия советской жизни — т.е. то, что приезжавшие могли видеть, чувствовать и обонять после пересечения границы, — едва ли соответствовали тому благоговейному публичному восхвалению, которого советские правители так жаждали и так часто (в ту эпоху) получали. На взгляд западных людей, не исключая и многих сочувствовавших советскому режиму в редкие сравнительно стабильные периоды (в середине 1920-х или 1930-х годов), города были серыми, полки магазинов — пустыми, а люди — тощими и бедными. Масштаб детской беспризорности шокировал, а неэффективность системы — даже при демонстрации ее почетным гостям и тем, кто платил в твердой валюте, — одновременно удручала и смешила. Важнейшей задачей становилось преодоление первого, часто негативного впечатления у иностранных гостей и изменение самого восприятия ими условий советской жизни.

Сам термин «культпоказ» звучал весьма громко. Демонстративные политические уроки лежали в основе советской политической культуры, так же как и образцы для подражания; прилагательное «показательный» широко применялось для обозначения образцовых или экспериментальных заводов, тюрем, трудовых коммун, колхозов и т.д. Позже советские граждане стали широко использовать однокоренное жаргонное слово «показуха». Когда лидер французской Радикальной партии и премьер-министр Франции Эдуар Эррио побывал с визитом на Украине (26 августа — 9 сентября 1933 года) и при этом проигнорировал свидетельства массового голода, сравнив республику с цветущим садом, юный А.Г. Маньков, будущий выдающийся историк допетровской России, а тогда — студент из сельской глубинки, записал в своем дневнике:

Эх, Эррио, Эррио! Вот и вы в СССР! Вас здесь принимают радушно, водят по показной дорожке русской действительности… Но узка, узка эта тропочка!{310}

Стоит сразу отметить различие между «образцово-показательными» учреждениями — сравнительно небольшой группой объектов, одной из основных функций которых был именно прием иностранцев, — и более многочисленной группой учреждений и предприятий, определявшихся как «образцовые» внутри различных советских иерархий. Среди вторых также было немало мест, считавшихся подходящими для демонстрации их зарубежным гостям. Оба этих типа на практике редко встречались в чистом виде, поскольку не все «витрины» создавались специально для данной цели, отдельные части учреждений могли эволюционировать до статуса показательных мест для иностранцев, и даже объекты, намеренно прихорошенные для их глаз, могли использоваться в целях внутрисоветской пропаганды.

«Культпоказы» возникли как формализованная — чем дальше, тем больше — практика представления конкретных объектов иностранцам. Они были призваны стать микрокосмом, глядя на который гости могли бы сделать обобщения и вынести положительные суждения в отношении нового советского общества в целом. Другие государства также старались показывать туристам свои наиболее привлекательные стороны, но степень советских усилий по формированию представлений иностранцев посредством показа столь многочисленных «витрин» была уникальной.

Демонстрация образцовых объектов являлась способом «вооружить» иностранных друзей «правильным» истолкованием того, что они сами увидели. Если визитеры сталкивались с бандами наводняющих улицы бездомных детей, то им тут же демонстрировали и решение проблемы — в виде хорошо устроенной детской коммуны; если заходила речь о принудительном труде и политических заключенных, то новые пенитенциарные заведения, «перековывающие» узников в новых людей, доказывали прогрессивную гуманность социализма. Даже если «витрины» и образцовые модели производили впечатление разительного исключения внутри советской системы, они могли поощрять наблюдателя к обобщающим умозаключениям о «настоящем» положении, например, детских садов или родильных отделений по всему СССР. Качество переходило в количество. В то же время — даже, вероятно, для наиболее твердолобых и неумолимых большевиков — образцовые учреждения могли означать возможность разработки будущего ландшафта социализма. Лучшие примеры должны были распространиться повсеместно, возвещая всем о том, чем может стать социализм, когда наследие прошлого будет преодолено. Таким образом, подобные постановки устраивались вовсе не только для иностранцев: создание образцовых моделей стало неотъемлемой практикой для группы революционных модернизаторов, располагавших скудными ресурсами посреди моря «отсталости».

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

1917–1920. Огненные годы Русского Севера
1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Книга «1917–1920. Огненные годы Русского Севера» посвящена истории революции и Гражданской войны на Русском Севере, исследованной советскими и большинством современных российских историков несколько односторонне. Автор излагает хронику событий, военных действий, изучает роль английских, американских и французских войск, поведение разных слоев населения: рабочих, крестьян, буржуазии и интеллигенции в период Гражданской войны на Севере; а также весь комплекс российско-финляндских противоречий, имевших большое значение в Гражданской войне на Севере России. В книге используются многочисленные архивные источники, в том числе никогда ранее не изученные материалы архива Министерства иностранных дел Франции. Автор предлагает ответы на вопрос, почему демократические правительства Северной области не смогли осуществить третий путь в Гражданской войне.Эта работа является продолжением книги «Третий путь в Гражданской войне. Демократическая революция 1918 года на Волге» (Санкт-Петербург, 2015).В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Леонид Григорьевич Прайсман

История / Учебная и научная литература / Образование и наука