Вьюга

— А что, старухи-то нет? — спросил он Мереда. — Я там пшенички привез — возьми, сынок. Хотел мукой, да говорят, на мельнице давка. Пойдем, возьми!

Меред вышел вслед за стариком.

— Да воздаст вам господь сторицей! — услышал Сердар смиренный голос брата. — Да возблагодарит вас аллах!

— Да воздаст он нам всем, аминь! Старайся, учись прилежно, моллой станешь!

С гордым видом вернулся Меред в кибитку. Увидев, что брат сидит закрыв лицо руками, испугался.

— Ты что? Что случилось? — Меред подбежал к Сердару.

— Ничего… Зачем он привез… эту пшеницу?

— Как зачем? Подношение!

— Подношение! Подаяние это, а не подношение! Вот до чего мы дошли. Милостыню… как нищим! Что мы, убогие какие-нибудь? Слепые? Хромые? Здоровые парни — и подаянием кормимся?..

— Ты чего, спятил? Молла Акым и так говорит, им, мол, подаяния не нужны, у них Сердар в советской школе учится! Хочешь, чтоб никто ничего не приносил? Чтоб бабушка с голоду померла?!

— Пусть! Пусть все помрем! Лучше с голоду сдохнуть, чем жить подаяниями!

— Я вижу, совсем… того… — Меред удивленно поглядел на брата и отодвинулся от него. — Дурак ты, что ли?

— Я не дурак. Это ты с придурью — подаянию радуешься!

— Просто не задаюсь, как ты. И мне нисколечко не обидно. Спокон веку люди помогают тем, кто учится в духовной школе, если в доме достатка нет. А кто же меня будет кормить? Бабушка? Или ты, может? Вроде не с чего. У вас там подношений не бывает.

— И хорошо, что не бывает! Мы не нищие!

— Ладно, кончай шуметь. Набрался ума у городских чернокнижников! Проку от твоего ученья!..

— Зато от твоего много проку! Моллой станешь. Всю жизнь подношения получать! — Сердар замолчал. Слезы душили его. Давили стены кибитки. — Ладно, — сказал он, вставая. — Жри свои подношения. Всю жизнь можешь питаться на дармовщину. А бабушка… А бабушке я не позволю!

И он ушел. Черная кибитушка печально глядела ему вслед проемом распахнутой двери, также как смотрела она вслед Перману, пропавшему где-то в песках…

Глава двадцать четвертая

Наутро в пятницу Сердар отправился на батрацкий рынок. Это был самый дальний, самый грязный уголок базара. Ночи стояли еще прохладные, но здесь уже с раннего утра роями носились мухи.

— Вот говорят, главный враг бедняка — брюхо. А эти тоже донимают… — отмахиваясь от жужжащих мушиных стай, сказал один из сидевших у стены мужчин — у стены рассаживались те, кто пришел наниматься в батраки.

— Видно, мухи — нам близкая родня, скучают они без нас, — невесело усмехнулся его сосед.

— А может, в батраки хотят наняться?

— Да у мух небось и баев-то нет, к кому наймешься?

Сердар с любопытством поглядывал по сторонам, прислушиваясь к болтовне этих голодных, оборванных, но не унывающих людей. И не замечал, что его самого внимательно разглядывает представительный старик в добротном халате.

— Ты чего, сынок, пришел сюда? — спросил он, подходя к Сердару. — Или тоже наняться хочешь?

— Да, ага, пришел наниматься.

— А мать с отцом есть у тебя?

— Нету.

— Так… Стало быть, сирота. А прежде ты чем занимался?

— Да так… Ничего особенного не делал.

— Ну, а скот понимаешь?

— Своих овечек пас.

— Так… Я хочу взять тебя подпаском в пески. Но ты подумай прежде, чем соглашаться: край не ближний, скажешь потом: скучно, мол, домой хочу… Уйти от отары не просто. Как думаешь, тосковать не будешь? Не станешь домой проситься?

— Тосковать, может, я и буду, а домой проситься не стану.

— Ну что ж, ответ дельный. Какая будет твоя цена?

— Как людям платят, так и мне.

— Как людям?.. Ну что ж… Тогда так: получишь за полгода три головы: двухгодовалую овцу и две ярочки. Ярочек дам осенью, овцу — ближе к весне. Такая положена подпаску плата.

— А с одежей как?

— С одежей так: в год две пары исподнего, одна пара верхнего. Тельпек один на два года. Как людям дают, так и тебе давать буду.

— Ладно, ага, согласен, лишь бы ты обещаний не нарушал. Через сколько домой отпускать станешь?

— В год два раза. Повидаешься с родными и — обратно.

— Два раза… Тогда, ага, давай на голову больше. Четырех ярочек. Я сам выберу — согласен?

— Ладно, пусть будет четыре головы, но только чтобы баранчики, не ярочки. И чтоб не к зиме давай, а в начале осени.

— Согласен. Пускай баранчики! Пускай осенью! Сам отберу и на ушах метки поставлю!

— А, что за разговор, хоть тавро ставь! Я не из тех бесчестных, что у чабана заработанное отнять стараются! Мне это ни к чему, мне аллах воздает за справедливость.

— Ну все, ага, сговорились, только крепко стой на своем слове!

— А ты, я смотрю, шустрый парень! Я таких люблю. Хорошим чабаном станешь.

Следившие за их сделкой люди согласно закивали:

— Да, парень прямой.

— На такого положиться можно.

— На чужое добро не позарится.