Viva Америка

Обнаженные мертвые были словно покрыты бронзовым пеплом. У каждого из них во лбу была золотистая точка. Возле трудившихся мертвецов лежали груды желтоватой плоти, из которой и возводилась та постройка. Сама плоть, похожая на ту, что «подносил» Кохт, неспешно падала сверху — из массивного, уродливого облака с нитеобразными жгутами, свисавшими до земли. К отвращению Гаррисона, эту же плоть мертвецы и ели. Помимо этого, все умершие были почти как живые — изредка улыбались и часто рвали на себе вновь отраставшие волосы.

Выходившие поблизости из «дверей» трутни естественным образом исторгали «нектар» — в чешуйчатые чаны. Оказавшись «в дьявольской посуде», «нектар» начинал пениться и расти. Часть его тут же всасывалась при помощи жгутов уродливым облаком. То, что оставалось, под воздействием здешнего света разрасталось, принимая форму человека; через мгновение мертвец уже неуверенно вставал на бронзовые ноги.

Гаррисон впервые в жизни по-настоящему испугался: Кохт забирал не «какие-то там никчемные души» — а самих людей, используя их затем как рабочую силу, строительный материал и питание для них самих; и чем больше их умирало, тем быстрее Кохт приближался к своей неясной цели. Кохт, насколько понял перепуганный капеллан, был не «выкормышем Ада» — а «гнусным захватчиком и поработителем, пришедшим из тех страниц бытия, о которых никто ведал».

Заметив вдалеке Кохта, шедшего по черной нити, Гаррисон прекратить заглядывать в «отхожее место Дьявола».

Год за годом Гаррисон одержимо препарировал с трудом пойманных трутней и изучал «нектар», силясь придумать, как после смерти не оказаться «марионеткой твари, меряющей шагами бездны». Для этого капеллан нанимал различных третьесортных людей — убийц, грабителей, сутенеров. Единственное, что удалось узнать Гаррисону, — по-настоящему умирали лишь те, чей «нектар» не успевали собрать. Нужно было всего-то около трех часов «расстреливать и вспарывать выродков, умевших красть чужие лица и сладко усыплять».

Капеллан собственноручно проверил эту теорию на одном из колонистов — в пустынном и безлюдном месте. Отделив голову колониста от тела, Гаррисон наблюдал, как вытекающий «нектар» постепенно сворачивается и тускнеет. Как и ожидалось, умерший не «осквернил смысл библейского воскрешения своим богомерзким появлением у дьявольской постройки». Между тем «дьявольская постройка» к тому времени стала напоминать кошмарный мост, нараставший на исполинскую черную нить.

В результате Маро и Гаррисон составили завещания, в которых указали, что их тела в течение часа надлежало изрубить и сжечь — в присутствии вооруженных солдат. Однако эта «пародия на последнюю волю» не давала им никаких гарантий — из-за зловещей природы трутней.

Вскоре Гаррисон, наблюдая за пчелами, носившими медоносную пыльцу, удивленно обнаружил их схожесть с трутнями. И те, и другие словно подчинялись единой воле — Кохта или пчелиной матки; каждые строили свой «улей» и собирали свой «мед». Отталкиваясь от этой «окрыляющей аллегории», капеллан предположил, что слабым местом трутней могли быть запахи — как у пчел. Продолжая изучать пойманных трутней, чьи глаза по-прежнему выкаливали, а жабры — забивали песком, Гаррисон случайно нашел «благословенный аромат, заставлявший приспешников адской мерзости кривиться и постыдно отступать — даже от холодеющего поселенца».

Спасительный аромат давало некое растение. Это был стронгилодон — но не обычный, чье благоухание не оказывало никакого эффекта на трутней, а отравленный «тяжелым духом» филиппинского вулкана. Вопрос был решен в те же сутки, и уже на следующие на Филиппины была отправлена экспедиция — чтобы запастись достаточным запасом стронгилодона для «расширения естественных отверстий Кохта».

Однако ночью Маро и Гаррисон потрясенно обнаружили себя в исподнем на вершине злополучного холма. Перед ними был Кохт. У нечеловеческих ног Кохта лежали головы членов экспедиции. Важно пройдясь возле останков, Кохт назидательно напомнил, что заключенную сделку уже ничто не изменит и не разорвет. А потом он добавил, что лично «поспособствует переходу капитана и капеллана в менее удобное состояние».

Последующие записи Гаррисона стали неразборчивыми и невнятными, словно он постоянно находился в пьяном бреду. В основном это были заметки, касающиеся узости сделки с Кохтом, биологии трутней, взаимосвязи потенции от изжоги, ядовитости стронгилодона и техники хорового пения. Помимо этого, капеллан неоднократно писал, что если американцы и начнут кого-то «ежегодно празднично благодарить», то благодарить они будут «совсем не того Бога».

Напоследок Гаррисон напомнил, что слово «Кохт» на языке Дьявола Холма означало «желудок», а затем витиевато проклял себя и Маро…

— Всё, — просто сказал Фуз и невыразительно уставился перед собой.

Я подошел к Фузу, взял у него дневники и с силой швырнул их об стену. Затем я отрешенно подобрал их и аккуратно положил на стол. Никто даже не посмотрел в мою сторону.

«Бен… мама…» — с тоской подумал я.

Кого в этот момент вспоминали остальные, оставалось лишь догадываться.