Viva Америка

— Боже-е-е… — устало простонал я, ища место, куда бы присесть. — Пускай Тапиока для всех читает. Могу ему даже табуретку дать — чтобы он с нее выступал. Он же изучал русских — значит, знает, что у нас вслух читают именно так.

Фуз недовольно покосился на меня и, облокотившись на один из столов, продолжил чтение.

Первый дневник принадлежал Далласу Маро, капитану «Каннибала», на котором перевозили людей для одной из первых американских колоний — тогда еще английской. Маро, судя по записям, любил виски с мятными леденцами и следы собственных зубов на подушке. Помимо этих странностей, капитан был пуританином до мозга костей, чья набожность, впрочем, зависела от погоды, кошелька и гигиены; верил в собственную исключительность, а также — в исключительность тех, кто покорялся его черствой харизме. Еще он был жесток, суеверен и красив — словно человек, угощавший по воскресеньям чертей «конскими яблоками»[39].

Впрочем, так о Маро отзывалась одна портовая проститутка, чья лесть не только грела равнодушное сердце капитана, но и была скрупулезно вписана им в дневник.

Особое место в мировоззрении Маро занимала навязчивая идея создания идеального государства, присущая философам, эгоистам и лунатикам. Влекомый ею, капитан решил помочь Англии расшатать позиции Испании на американском материке — так сказать, сделать Испании «испанский сапог»[40]. И уже в 1607 году привезенные Маро колонисты заложили в Вирджинии первый колониальный форт, Джеймстаун.

Однако вскоре прибывшие заявили, что доставшиеся им «обетованные земли» — бесплодны и прокляты. Табак не рос, люди исчезали, а над соседним холмом по ночам кружили призрачные огни. Показательно приструнив наиболее недовольных поленом, Маро с солдатами обыскали холм — но дневные поиски ничего не дали. Укрепив свою решимость и решимость своих людей виски и мятными леденцами, капитан поднялся на подозрительный холм глубокой ночью — во время очередного парада летающий огней.

Чтобы описать пережитое в ту ночь, Маро использовал жаргон отца-сапожника, из которого наиболее приличным оказались всего одно сравнение — означавшее напиток, сваренный из «срамных мест потертых женщин».

На вершине холма Маро поджидало поразительное создание, представившееся Кохтом. Тело Кохта не имело никаких узнаваемых частей, которыми могли бы гордиться мужчины или которых стыдились бы женщины. Он был выше и уродливее любого, кого знал Маро. Кохт не был человеком — но и ни на одно существо из проповедей он тоже не походил. По словам самого Кохта, он был выходцем из «иного пласта бытия».

Затем Кохт, как показалось Маро, проник к нему под лоб и узнал ту самую идею, которую капитан любил излагать за растворением мятных леденцов в алкоголе. После этого Кохт предложил осуществить ее, заключив между ним и Маро невероятную сделку. Суть сделки была чертовски проста, словно суть соития: колонисты, их потомки и все примкнувшие к ним получали бессрочное благополучие за службу и поклонение Кохту после смерти — на «материальном плане, где способные рожать и познавшие холод кончины могли снова калечить и боготворить друг друга».

Маро был суеверен, но не глуп. Поэтому всего один солдат по его приказу набросился на Кохта — пока остальные открывали огонь по «выхлопу дьявольского седалища». Однако ни пули, ни клинок не причинили вреда Кохту. Тогда вперед выступил Джеймс Гаррисон, бортовой капеллан «Каннибала». Молитвы Гаррисона, сопровождаемые сквернословием, закончились артистичным швырянием Библии в «плод свиного блуда». К недовольству Гаррисона, книга улетела в кусты. Кохт между тем поднял Библию и вернул ее — капитану.

В тот же миг Маро понял: раз Кохт не Дьявол, значит, и божьей кары им не причитается.

Имея изворотливый и циничный склад ума, Маро вместе с тем не совсем понимал, в чём именно его хотел провести прокля́тый Кохт. Взяв на раздумья время и несколько бутылок виски, Маро заручился поддержкой Гаррисона в столь неоднозначном вопросе «продажи мертвых душ за возможность пнуть мир под обширный зад». Четверо суток, полных брани, пойла, женских грудей и прилипших к этим грудям мятных леденцов, капитан и капеллан планировали будущее своего идеального государства, после чего наконец решили потребовать от Кохта доказательств того самого «благополучия».

Кохт встретил это требование с «пощелкиванием, похожим на возбужденное постукивание маленьких косточек». Затем он простер над Маро и Гаррисоном свою нечеловеческую длань, и капитан ощутил себя «сосунком под испанскими клинками». Наконец Кохт повелел Маро выстрелить в голову капеллану. Верный Гаррисон, испивший с капитаном скверну человеческих поступков с избытком, тут же заверил Маро, что продает душу именно ему, а не «какому-то фальшивому Дьяволу с бабьими щелчками». Восхитившись капелланом, Маро тем не менее взвел пистолет и нажал на курок.