Виват, Новороссия!

Переговоры велись на Фокшанском конгрессе. С русской стороны присутствовал личный представитель Екатерины Григорий Орлов, про которого императрица пишет одной из своих корреспонденток: «Мои ангелы мира, думаю, находятся в настоящее время лицом к лицу с этими гадкими бородатыми турками. Граф Орлов, без преувеличения самый красивый человек нашего времени, должен, действительно, показаться ангелом рядом с этими мужиками; его свита блестящая и избранная… Я готова все же биться об заклад, что его особа затмевает все, что его окружает. Этот посланник странная личность; природа была так необыкновенно щедра к нему, как относительно лица, так и относительно ума, сердца и души!» Послом турок был реис-эфенди Осман-паша, о котором в дальнейшем русские, находящиеся на конгрессе, удивляясь странностям его обхождения, выражали свое мнение таким образом: «Конечно, с нашей стороны, было бы неприлично назвать этого человека глупым, и поэтому лучше сказать, что он умен в таком роде, в каком мы еще никого не встречали».

Кроме Орлова и Осман-паши в Фокшанах присутствовали без всякого непосредственного участия в переговорах австрийский и прусский поверенные в делах – барон Тугут и майор Цегелин.

Со стороны России основные условия были: независимость от Порты Крымского ханства и предоставление свободного мореплавания русским кораблям по Черному и Эгейскому морям. Но Осман-паша не хотел и слышать о независимости Крыма, объявляя, что такая уступка со стороны Порты повела бы к основанию двух калифатов, противному правилам мусульманского учения. Орлов же настаивал на этом, говоря, что «покровительство, оказываемое Портой татарам, подавало повод к нападениям на русские области, и всегда было причиной к несогласию между Россией и Турцией».

Но, необходимо признать, что подобное здравомыслящее рассуждение у Орлова на конгрессе – редкость. Его поведение, вызывавшее множество нареканий, послужило одной из причин неудачного проведения переговоров в Фокшанах. Едва только приехав на конгресс, он, казалось, больше думал о продолжении войны, чем о заключении мира. Он требует себе командование армией. На заседании конгресса затевает ссору с Румянцевым и объявляет, что повесит его. Он совершенно не считается с инструкциями, которые ему из столицы присылает Н.И. Панин; всерьез обдумывает планы захвата Константинополя, переезжает в Яссы, где проводит время в фейерверке празднеств. Наконец, он получает из Петербурга известие, что его место при Екатерине, прочно им удерживаемое на протяжении десяти лет, занято безвестным Васильчиковым. Он бросает все и уезжает.

Его отъезд, негибкость позиции Осман-паши и происки Тугута способствовали прекращению конгресса.

Храбрость солдат, искусство полководцев было – как это и происходило зачастую – принесено в жертву большой политике и личным амбициям.

Вскоре после неудачного конгресса в Фокшанах состоялся новый тур переговоров – в Бухаресте. На этот раз с турецкими представителями имел дело сам Румянцев. В ходе переговоров русский военачальник требовал то, что позднее Россия получила по Кючук-Кайнарджийскому миру. Глава же турецкой делегации предлагал вместо всего комплекса политических и территориальных условий 25 миллионов пиастров (что-то около 14,5 миллионов рублей).

Румянцев отказался. Верховный визирь, узнав об этом, заметил меланхолично: «25 миллионов легко сказать, да не легко уплатить. Может ли признание независимости татар поставить нас в худшее положение, при настоящем перевесе России над Портою?

Впоследствии можно возвратить потерянное, но теперь нам всего нужнее мир». Однако диван решил быть выше сиюминутных нужд, ибо что такое страдания наши перед лицом вечности? Короче, диван решил, что независимость татар не совместима с духом ислама, и переговоры тем самым закончились, снова уступив место пушкам.

Ресурсы Турции еще не были исчерпаны. Австрия и Франция подталкивали Порту к сопротивлению. Весной 1773 года военные действия возобновились. Эта годичная передышка была выгоднее скорей Турции, нежели России.