Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой

Впервые в жизни мне было наплевать на все критические выпады! Да, моя Эмма Гамильтон так же далека от реальной, как и твой Нельсон от того одноглазого, измотанного ранами и недугами человека, совсем не идеального и часто далеко не героического, которого звали Горацио Нельсон. Но время требовало Героя, и мы сыграли Героя и его Возлюбленную, которые просто не имели права быть негероическими, не имели права выглядеть слабыми или недостойными восхищения. Отсутствие глаза, потерянного в бою, – это героический штрих, его не только можно, но и нужно подчеркнуть черной повязкой, а вот отсутствие зубов или постоянно съезжавший набок парик показывать ни к чему.

Мы играли и выглядели по законам жанра – Герой и Героиня, а вокруг множество тех, кто по роли обязан создавать препятствия. Тогда и в голову не приходило, что позже найдутся историки, которые обвинят в безобразном искажении и пошлой мелодраме.

Еще раз повторяю: впервые мне было наплевать! Я играла Любовь, которая может все.

Меня заботило только одно: Ларри, мне показалось или тебя действительно коробило то, что твой Нельсон оказывался многим обязан Эмме Гамильтон, зависел от нее не только материально, но и морально, эмоционально? Жизнь сильного человека, Героя, была фактически в руках слабой женщины. Помню, помню, что настоящая Эмма ни слабой, ни хрупкой ко времени встречи с Нельсоном не была, скорее гром-баба, но для нас это неважно.

Меня обвинили, что я просто перенесла Скарлетт на английскую почву и заставила бороться не за Тару, а за Нельсона. Это не так, они слишком разные – Скарлетт и моя Эмма Гамильтон.

Тебя не обвиняли ни в чем, кроме опять-таки слишком холодной игры. Ты не протестовал и не возражал, ты играл Героя, и мы все вокруг старательно подыгрывали, а вот это тебе всегда нравилось, Ларри.

Я второй день завязана на воспоминания об этом фильме и этой роли. Почему? Долго не могла понять, все же просто – Герой и Героиня, взаимная любовь, пусть и далекие от реальных образы и события. Красивая история с популярными именами, выдуманная, но поучительная. Что же не так, почему чье-то возражение засело в голове, хотя я старательно подчеркиваю, что на сей раз меня не волновали мнения критиков.

И вдруг я вспомнила. Ларри, я, кажется, даже не рассказывала тебе об этом письме, оно пришло, когда мы были в разлуке, а ты подобные письма не любишь. Женщина написала, что, идеализируя героев, изображая их красавцами с исключительно благородными помыслами и соответствующими поступками, отказывая им в реальных чертах и характерах, мы тем самым не просто упрощаем Нельсона и Гамильтон, низводя до уровня мелодраматических кукол, пусть и блестяще сыгранных, но и отказываем в настоящих чувствах.

Тогда письмо вызвало просто недоумение. Уж чувств было достаточно, и ничего мы не упрощали, во всяком случае, я старалась этого избегать.

Но одна фраза запомнилась и всплыла в памяти сейчас. Женщина писала, мол, неужели одноглазый, израненный Нельсон, у которого не было живого места ни на теле, ни на лице и который вовсе не отличался ни ростом, ни статью, ни пригожестью даже в молодости, менее достоин великой любви, чем если бы действительно был красавцем? А леди Гамильтон, превратившись к моменту их встречи в грузную матрону, даже слишком грузную, разве не могла проявлять чудеса самопожертвования? И к чему показывать супругов главных героев жестокими ревнивцами только потому, что они оказались бывшими и нелюбимыми?

Возражений в письме было немало, но сводились они не к тому, что мы грубо исказили историю и настоящие характеры героев (и не только главных), а к тому, что подобными фильмами и образами мы настаивали, что большая, настоящая любовь, как и благородство, возможна, только если люди красивы внешне. В противном случае им остается лишь ревновать и завидовать, а это неправильно.

Можно бы возразить, что существуют законы жанра и требования времени. Мы не могли показать настоящий облик адмирала Нельсона, весьма далекий от божественного. Как не могли показать крикливой толстухой с желтой кожей из-за больной печени и леди Гамильтон, в какую та превратилась за годы жизни в Неаполе. Это не просто некрасиво, это еще и неубедительно. На экране не любовь двух больных людей и не демонстрация их физических и нравственных недостатков, каковых было действительно с лихвой, а красивая сказка о красивой любви. А в сказках некрасивых героев не бывает, и все делятся на добрых и злых безо всяких полутонов.

Но тогда мы даже не задумывались над этими вопросами, а потом письмо затерялось. Глупая мысль: попытаться возразить сейчас, через столько лет, да еще и фактически в собственном дневнике.

Не думаю, что леди Гамильтон обиделась бы из-за созданного мной образа.

Кому я это пишу? Ларри? Ему наплевать, он играл излюбленную роль – Героя, у которого не было ярких черт шекспировских характеров, а потому интересовавшего моего обожаемого супруга мало. У Ларри Герои настоящие – без полутонов и обязательно с четко выраженными чертами именно героев, а не сомневающихся хлюпиков.