Виза на смерть

Оксана спустила ноги на мягкий ворс огромного ковра ручной работы, встала и потянулась, не забыв бросить взгляд в зеркало, в котором отразилось ее красивое тело, едва прикрытое короткой шелковой комбинашкой. Про таких, как она, говорят «ноги от ушей растут» и оборачиваются на улице: метр восемьдесят два и почти идеальные пропорции — 96–60—90,— даже лучше, чем идеальные, потому что грудь у нее своя, никакого силикона, и мужики тащатся от нее, будь здоров… Оксана никогда не могла сдержать довольной улыбки при виде своего отражения в зеркале, но сегодня созерцание своей персоны не доставило ей ни малейшего удовольствия — ей было не до того.

«И дернуло же меня Люське про это вино рассказывать… Вот, блин! Сидит она там в своей Балашихе на зарплате в пять тысяч и ни о каком вине не мечтает, даже о молдавском… А я… д-дура!.. Ладно, хоть пригласить догадалась… Надо будет ее девчонкам что-нибудь подарить, черт бы их побрал… И денег Люське дать… хотя бы сотню… или полтинник, на худой конец… А то у меня у самой сейчас… Вот, блин!»

Оксана метнулась в спальню, схватила сумочку и вытрясла содержимое на кровать. Ключи, косметика, сигареты, визитные карточки, несколько смятых стодолларовых купюр и рублевая мелочь. Оксана пересчитала. «Шестьсот баксов и полторы тысячи деревянных… Негусто». Она вздохнула, сгребла все назад в сумку, села на край кровати и задумалась.

Напрасно она вчера до трех ночи проторчала в «Шехерезаде» и нажралась — теперь пить хочется, и вкус во рту противный, и настроение поганое, и с Люськой поговорить о деле она так и не решилась, хотя времени у нее в обрез, и даже не в обрез, а еще меньше… проще говоря, у нее совсем этого времени нет, совсем, ни грамма… И чего она тянет?.. Боится она ее, что ли?..

Оксана посмотрела на часы и скривилась. Начало десятого… Надо поторапливаться. С минуты на минуту в квартире появится Толстуха, домработница, которая ее терпеть не может. «Чувствует, наверное, сука, что быть мне здесь осталось недолго… Но ничего, еще посмотрим, кто кого…»

Люську она, конечно, не боится — чего ей бояться? Люська — самая близкая ее подруга, еще со школы… Но сказать ей всю правду Оксана все равно не могла, и не потому, что не доверяла. Она боялась, как бы простодушная Люська не прокололась, потому что проколоться тут нельзя — слишком много всего поставлено на карту. Или еще нет? Или у нее еще есть возможность все переиграть и вернуть назад?

У Оксаны где-то под ложечкой появилось неприятное чувство — то ли тоска, то ли тревога, и, чтобы отделаться от него, она схватила лежавший на комоде журнал, плюхнулась на кровать, перевернула несколько страниц, рассеянно скользя взглядом по безупречно накрашенным физиономиям моделей. Но чувство тревоги не проходило.

Ей уже двадцать пять… скоро двадцать шесть. Сколько ей осталось?.. Это ведь только пресса называет ее российской Синди Кроуфорд, да и то в кавычках, а на самом деле она обычная модель, таскающаяся по кастингам в вечных поисках контракта, и еще недавно, до знакомства с Игорьком, оказывающая эскорт-услуги за полторы сотни баксов за вечер.

Ну, поснимают ее еще пару-тройку лет, а потом? Вон их сколько, молодых девок, на все готовых, чтобы пролезть в модели. И денег у нее нет. Все, что она заработала за несколько лет каторжного труда, она вложила в квартиру, мебель и ремонт. Тогда это казалось ей самым важным — выбраться, наконец, из ненавистной Балашихи, от матери и ее сожителя, и иметь крышу над головой в Москве. Как она была счастлива, когда, собрав нужную сумму, получила ключи от своего первого в жизни собственного жилья, с какой радостью бегала по магазинам, выбирая обои, плитку и ткань на шторы!.. А теперь ее малогабаритная «двушка» на Дмитровском шоссе кажется ей таким убожеством, что просто тошнит, да и мебель там — не чета этой, выписанной из Италии, и обои давно уже никто не клеит, и занавесочки эти паршивые уже давно пора менять. А на все это нужны бабки, которых нет… То есть не то чтобы совсем нет, но жизнь, которую она ведет, сжирает все, что она зарабатывает, а Игорек хоть и подбрасывает ей кое-что, но последнее время делает это как-то вяло, без прежнего энтузиазма, и это ей совсем не нравится… Надоела она ему, что ли?..

Оксана отшвырнула журнал, встала, подошла к зеркалу и снова оглядела свое отражение. Нет, она еще хороша, очень хороша — недаром Игорек злится, когда она кокетничает с другими мужиками…

Она вздохнула. Все это, конечно, так, но теперь, когда ей известно то, что известно, все это может в одночасье кончиться, и тогда не видать ей ни этой спальни, ни гостиной с видом на храм Христа Спасителя, ни двадцатиметровой ванной комнаты, отделанной черным мрамором, ни виллы на Кипре, ни двухуровневых апартаментов в Кранс-Монтане в ста километрах от Женевы, ни даже паршивой дачи в паршивых Лужках… И придется ей опять пахать, пахать и пахать…