Византия FM

Прапорщик Лупко убрал незнакомца с прицела:

— Откуда знаешь?

— Я видел одного такого мёртвого в Горлицах.

— Уверен?

— Так точно, ваше благородие!

— Да тихо ты! — Климчук подозвал ребят ближе и, жестикулируя обеими руками, принялся объяснять план действий. — Возьмём языка живым. Никола, бери Давыдова и обходи по параллельной улице справа. Оставишь Давыдова за углом дома, а сам пройди дальше и попытайся опередить немца. Мы с Радищевым перейдём улицу и подкрадёмся по переулку слева. Радищев останется за углом напротив Давыдова, а мы с тобой, Никола, опередим немца и встретим его дальше по улице. Когда я или прапорщик Лупко, выстрелим, Радищев и Давыдов выскочат за спиной у почтальона. Соловьёв, ты ждёшь здесь, если проскочит и побежит на тебя, сначала стреляй под ноги. Если не остановится, старайся попасть в руку. На поражение не стрелять! Всем всё ясно?

— Так точно.

Никита Соловьёв, как врач, смог бы оказать помощь при ранении солдат или пленного, и подвергать его опасности не было смысла, подпоручик оставил его в тылу за телегой. Отчасти он это сделал ещё и потому, что не простил бы себе смерти не нюхавшего порох мальчишки. Действовать нужно было уверенно, поэтому Егор распределил молодых бойцов за спиной немца, а опытного прапорщика послал на перехват. Он рассчитал силы так, чтобы с большей вероятностью взять языка живым, показав тому, что он окружён.

Климчук и Лупко без труда опередили почтальона. Тот никуда не спешил. Шёл, едва переставляя ноги. По всему его виду было понятно, что сильного сопротивления с его стороны не последует.

Когда все были на местах, Климчук перевёл дыхание, подал прапорщику сигнал рукой, и они вдвоём вышли из укрытий справа и слева перед немцем:

— Стоять! Ханде хох!

Почтальон замер на секунду, затем медленно повернулся и кинулся бежать от них по улице, туда, где в своих укрытиях ждали сигнала Давыдов и Радищев. Лупко прицелился левее ног немца и нажал на спуск. Случилась осечка. Подпоручик Климчук выхватил из кобуры пистолет, но солдаты всё видели и, не дожидаясь повторного сигнала, выбежали из укрытий. Почтальон оказался в ловушке, он остановился и поднял руки, бумаги посыпались на землю:

— Не стреляйте! Я почтальон!

Взяв языка, подпоручик отдал приказ о привале. Солдаты, кичившиеся успешно провернутой операцией, заняли одну из комнат дома, позицию которого Климчук посчитал выгодной для ночлега, и принялись бороться на руках за широким письменным столом. Егор стоял у окна с видом на перекрёсток. С высоты второго этажа улицы Хелма казались ещё пустыннее. С того самого момента, когда подпоручик оказался в ловушке неизвестности, его не покидало ощущение, будто мир очень сильно изменился. Война была для Егора всем, ему казалось, что она длилась всю его сознательную жизнь, и теперь, когда она ушла в неизвестном направлении на неопределённый срок, подпоручик Климчук чувствовал себя не в своей тарелке. Ширококрылый ангел за его плечом оказался не у дел и улетел помогать другим, ныне действующим бесстрашным героям, может быть даже на другую войну. Душу Егора оккупировала печаль от ощущения очень значимой потери, и с каждым новым днём занятые ей позиции множились, и всё труднее было держать эту оккупацию в себе, а делать это было необходимо, учитывая, что подпоручик был единственным в отряде человеком, который скучал по войне. Однако выдержки и дисциплины у него было достаточно, по крайней мере, для того, чтобы отыскать на земле такое место, где земля дрожит под ногой, а ветер поднимает над ней запахи пороха и смерти. И теперь, ему посчастливилось встретить человека, который, возможно, знал ответы на интересовавшие подпоручика вопросы.

Немец говорил по-русски совершенно без акцента. Его звали Питер, он утверждал, что направлялся из Горлице в Лемберг, на линию фронта с почтой. Почтальон удивился, когда ему сообщили о том, что оба этих города уже неделю как остались на западе от передовой. В его памяти, так же, как и у солдат, был провал, немец ничего не знал о теперешнем расположении войск. Никола Лупко с недоверием отнёсся к его словам, уж слишком белым и пушистым выглядел немец, говоривший по-русски. Питер уверял, что на протяжении всего пути он почти не встречал военных, а это значило, что фронт сместился ещё восточнее, чем думал Климчук, и Хелм был теперь в тылу врага. Следовательно, чтобы попасть к своим, нужно было двигаться на восток. Дабы развеять сомнения относительно слов почтальона, Климчук приказал Давыдову принести бумаги, которые тот обронил. К всеобщему удивлению, письма оказались русскими. Рядовой Давыдов принялся озвучивать имена адресантов:

— Владимир Слепаков, Третья Армия… Тарас Зайцев, Третья Армия…

— Я его знал, — Лупко лежал на перине, расстеленной на полу, и мастерил самокрутку. — Он погиб под Горлицами.

— Ярослав Пахомов… Олег Радищев…

— Что ты сказал? — рядовой Радищев вскочил на ноги.

— Олег Радищев Третья Армия.

— Это брат мой покойный написал! Дай сюда!