Византия FM

Радищев выхватил письмо, осмотрел конверт и, удостоверившись, что почерк принадлежит его брату, осторожно вскрыл его, сел в углу и принялся читать. Давыдов тем временем продолжал озвучивать имена, но все адресанты были либо незнакомы собравшимся, либо мертвы. Вдруг Радищев сорвался с места и, сжимая в кулаке письмо, накинулся на связанного немца:

— Где ты это взял?

— Я не знаю… Я не знаю…

— Мой брат умер! Я сам видел его труп!

— Я ничего не знаю, я просто нёс письма!

Рядовой схватил стоявшую у стены винтовку прапорщика, наставил её в грудь немца и нажал на спусковой крючок. Всё произошло мгновенно. Немец закричал, но выстрела не последовало — случилась осечка. Лупко выхватил винтовку из рук Радищева, оттолкнул рядового прикладом к стене и крикнул на него командным голосом:

— Радищев! Под трибунал пойдёшь, рыжая бестия!

— Да вы что не слышите, он всё врёт нам! Письмо Олежки, брата моего недельной давности, только десять дней как я сам труп его видел!

— Что тут у вас происходит? — в комнату вошёл Климчук.

— Радищев языка хотел убить. — Лупко держал рядового на мушке. — Говорит, немец письмо от его брата принёс.

Климчук приказал Радищеву прочитать письмо вслух. Семён Радищев был образован, знакомый почерк не вызывал у него затруднений при чтении. Лишь однажды гордость за брата заставила его сбиться с ритма, в том месте, где Олег писал, что он в составе Третьей Армии шёл на запад от Горлиц. Семён прочитал это известие на одном дыхании, его серые глаза при этом заблестели, а рыжие брови над ними потянулись к ещё более рыжему чубу. В конце письма стояла дата недельной давности.

Сведения, указанные в письме не соответствовали истине, так как и подпоручик Климчук, и прапорщик Лупко, отступали в составе Третьей Армии на восток. Климчук озадаченно посмотрел в пол.

— Радищев, скажи, узнаёшь ли ты почерк своего брата Олега?

— Так точно, ваше благородие!

— А мог ли твой брат всё-таки остаться в живых и написать это письмо?

— Никак нет, ваше благородие!

— Так, — Егор Климчук повернулся к почтальону. — Питер, откуда у тебя эти письма?

— Я не знаю, господин. Я шёл с ними на фронт, я думал, это австрийские письма.

— Я не спрашиваю, что ты думал, где ты их взял?

— Господин, их мне дали австрийские солдаты.

— Что? Это мой брат австрийский солдат? — Радищев кинулся к немцу, Лупко схватил его и, выломав руки, положил на пол. Рядовой рвался подняться на ноги. — Ты врёшь, немец! Ваше благородие, он врёт!

Климчук приказал всем вскрывать конверты. Читать в отряде умели все, и скоро на столе образовалась кучка листков, исписанных мелким почерком. В нескольких конвертах почерк был одинаковый — умеющие писать солдаты помогали своим товарищам послать весточку близким людям. Во всех письмах описывалось недельной давности выступление Третьей Армии от Горлиц на запад. Перед Егором Климчуком встал новый вопрос о судьбе его отряда — идти на восток, взяв в расчёт показания немецкого почтальона, или идти на запад, вслед за Третьей Армией, взяв в расчёт сведения из писем, которые немец же и принёс…

— Ваше благородие, разрешите…

— Говори, Соловьёв.

Подпоручик старался держать совсем молодого врача подальше от опасностей. Сам же Никита Соловьёв хотел быть полезным и принять хоть какое-то участие в происходившем.

— Разрешите сделать осмотр солдат перед выходом из города.

— С какой целью?

— С целью обнаружения тифа.

— Ладно, тогда начни с немца. Кто его знает, чем он там болеет.

— Есть!

Соловьёв принялся осматривать почтальона. Волей судьбы Питер оказался первым его пациентом. Немец был напуган, и нервно дёргался. Когда Никита замерял пульс, почтальон заговорил шёпотом:

— Господин доктор, я не знаю, как это всё объяснить, и я не понимаю, почему русские солдаты говорят…

— Отставить разговоры! — прапорщик Лупко дымил самокруткой, вскрывая очередное письмо.

Никите никак не удавалось нащупать пульс на запястье немца, и он приставил пальцы к его шее.

— Ваше благородие, — Соловьёв поднялся на ноги и медленно попятился назад. — Ваше благородие!

— Ну что там, Никита? — Лупко оторвался от чтения. — Скажи, что он скоро умрёт.

Давыдов с Радищевым засмеялись. Климчук сухо улыбнулся.

— Ваше благородие! Ребята… Нечистая сила! — Соловьёв отбежал в другой конец комнаты.

— Ну что ты завыл, Соловьёв? — прапорщик вскрыл следующий конверт. — У него что, температура?

— Ваше благородие! У немца нет пульса!

Все переглянулись. Давыдов засмеялся. Лупко встал, подошёл к немцу и схватил его за запястье.

— Ну ты даёшь… Показать тебе, как пульс мерят? — Никола подержал руку немца с полминуты, затем приставил пальцы под подбородок. — Да не рыпайся ты!.. И правда, пульс не прощупывается…

— Что за ерунда? — Климчук поднялся с койки. — Он обессилел, только и делов. Соловьёв, ты хоть раз видел настоящий труп, кроме лягушки? А ты, Никола, вроде опытный боец…

— Да погоди ты, Егор, срамить. Пульса у немца, и правда, нет.

Подпоручик резкими шагами пересёк пространство комнаты и приставил пальцы к шее почтальона. Через несколько секунд убрал руку, но не признался, что пульса он так и не нащупал.

— Не ел давно ваш труп.