Византия и Московская Русь

Мечта о единстве окончательно развеялась после падения Константинополя (1453 г.), назначения униатским экс–патриархом Григорием Маммой, бежавшим в Рим, Григория Болгарина «митрополитом Киевским и всея Руси» (1458 г.) и признания униатского митрополита польским королем. Реакция Москвы была неизбежна. В послании к епископам Литвы и Польши митрополит Иона объявлял, что захват «царицы городов» турками был наказанием за измену православию во Флоренции. [788] С этого момента формально перестало существовать «византийское содружество»; и стремление к национальной автономии, возникшее как в Москве, так и в Литве, оправдала сама история. Правда, союз с Римом в Киеве просуществовал недолго: уже в 1470 году митрополит Григорий Болгарин заявил о своем каноническом подчинении православному патриарху в подвластном туркам Константинополе. Но разделение митрополии осталось совершившимся фактом. Когда умер митрополит Иона (1461 г.), его преемник Феодосии был избран «митрополитом всея Руси», без титула «Киевский»: он был поставлен главой «дома пречистой Богородицы, у гроба святого великого чудотворца митрополита Петра» (т. е. Москвы), и всех русских епископов обязывали признать его власть как законного владыки, а от Григория, «отлученного от святой кафолической церкви» и называющего себя «митрополитом Киевским», отречься. [789] Таким образом, московский митрополит фактически не притязал больше на «Малую Русь». В последующие годы русские епископы должны были при поставлении обещать не принимать митрополитов, «назначенных в Константинополе, в царстве безбожных турок, языческим царем». [790] Теперь на «Великую Русь», с ее столицей Москвой и главной святыней — усыпальницей св. чудотворца Петра, смотрели как на последнее прибежище истинного православия.

Вопрос о том, какое место занимало византийское наследие в русской истории последующих столетий, не раз обсуждался. Наше исследование ограничено событиями XIV века и тем влиянием, которое византийская культура и византийское государство оказывали на Русь в течение именно этого периода. Очевидно, что в определенных аспектах это влияние было решающим:

1) Именно благодаря Византии Москва, а не Вильно (или Тверь), стала столицей Российской империи. Это утверждение не уменьшает значения географических и экономических факторов (которые классически описал В. О. Ключевский), или роль татарского владычества, или личных усилий Ивана Калиты и его преемников, или любых других факторов, обусловивших возвышение Москвы. Однако религиозные и политические санкции патриархата и византийского государства существенно перетягивали чашу весов в пользу Москвы в яростном состязании между нею и Литвой (которая в XIV веке владела большей частью Руси, в том числе древней княжеской столицей Киевом, безусловно располагала большим населением, отождествлявшим себя с «Русью» и пользовавшимся большей независимостью от татар).

Русская историография XIX века — особенно церковные историки — стремилась видеть в переносе митрополичьей кафедры из Киева во Владимир и Москву результат естественного исторического процесса, а попытки учреждения особых митрополий в Галиче и Литве представить как вопиющую узурпацию, замышлявшуюся «чужеземными» правителями Польши и Литвы и нашедшую опору в корыстолюбии и продажности византийцев. С этой точки зрения можно объяснить несколько конкретных инцидентов, но безусловно нельзя адекватно описать историческую ситуацию в целом. Она страдает очевидным антивизантинизмом и заставляет, вполне умышленно, предполагать, что границы Московского княжества практически совпадали с границами «Руси» как таковой. На самом же деле Византия должна была совершить трудный выбор между «двумя Россиями». Мы все время отмечали, что, хотя московские великие князья подчас очень щедро наполняли пустую казну греческих императоров и церковных чиновников, нет достаточных оснований считать, что Византия всегда поддерживала тех, кто больше платит. К тому же неизвестно, были ли ставки Москвы выше литовских. Известны зато другие факторы, в XIV веке (за исключением короткого правления патриарха Каллиста в 1355–1361 гг.) безусловно влиявшие на выбор Византии.