Византия. Христианская империя. Жизнь после смерти

Так и вышло, что в России первой половины XIX века о Византии много говорили, мало что о ней зная. Основными интеллектуальными силами тогда были западники и славянофилы. Западники Византию не любили. Они считали, что ее влияние отгородило Русь от передовых достижений европейской цивилизации. Славянофилы тоже ее не особо чествовали, полагая, что византийская имперскость подавляла славянские общинные начала или, как они выражались, соборность. Однако во второй половине XIX века греческий проект Екатерины Великой получил новый импульс, правда, теперь он назывался «восточным вопросом». Тогда же припомнили и концепцию «Москва – третий Рим». Ее обсуждали в научных кругах, о ней писали публицисты, но теперь ее понимали вполне конкретно – как претензию на историческое наследие Византии, так что русские императоры начиная с Николая I очень серьезно относились к своим обязанностям покровителей христианских народов, находящихся под османским игом. И если первоначальное решение «восточного вопроса» привело к тяжелому поражению в Крымской кампании, то уже в 1878 году русские войска стояли в предместьях османской столицы, и только вмешательство Франции, Великобритании, а затем Германии не позволили Стамбулу вновь стать Константинополем.

Интересно, но политические события на Востоке породили и научный интерес к Востоку. В конце XIX века в Константинополе учреждают Русский археологический институт, а в Петербурге начинают издавать «Византийский временник», один из самых авторитетных научных журналов по византологии. На всех международных конгрессах русские ученые играют первые роли. И результаты такого нового, уже научного подхода и знакомства с Византийской империей стали проявляться и во внешней самопрезентации империи Российской. Видимым воплощение этого поворота стал, к примеру, Никольский морской собор Санкт-Петербурга, который на Святую Софию Константинопольскую похож больше, чем все Софии до него.

В начале XX века подобные храмы строили по всей стране и даже за рубежом, например, в Болгарии или в Китае, но почему-то особенно часто в неовизантийском стиле строили воинские соборы и храмы военно-морского ведомства. Ведь именно военно-морской флот должен был сыграть главную роль в окончательном решении вопроса о византийском наследии. Уже в начале XX века, в ходе Первой мировой войны, дипломатам удалось добиться согласия Великобритании и Франции на взятие Константинополя русскими войсками. Собственно говоря, это была главная цель Российской империи в этой войне. Тогда была подготовлена специальная военная операция, которую должны были осуществить силами Черноморского флота под командованием адмирала Александра Васильевича Колчака. Стамбул должны были взять с моря в апреле 1917 года. Однако всего за три месяца до этого в России произошла Февральская революция. Операцию отменили, а мечта о литургии в Святой Софии так навсегда и осталась мечтой.

Наше продолжительное литературно-историческое путешествие, в ходе которого мы исследовали жизнь и смерть Византийской империи, подходит к концу. И в завершении пути можно точно сказать, что историческая Русь не только видела себя продолжательницей Византии, но и реально являлась ее наследницей. И это наследие видно во многом. В нашей национальной культуре, в искусстве, в великой русской литературе, в политике, в государственном устройстве, в том, что Россия смогла стать мирным домом для двух сотен различных народов. Даже в загадочной русской душе, которую одни любят, а другие ненавидят – впрочем, как и саму Византию, – виден ее след. И прав был Пушкин: бессмысленно спорить о том, что и в какой степени Русь взяла от ушедшей империи, потому что главный ее дар был получен со всей очевидностью, и это – православная вера, а вместе с ней знание о Боге и об устройстве человеческой души. Но самое важное – это представление о том, как устроить земную жизнь так, чтобы, не теряя отечество земное, приобрести Отечество Небесное. Это лучшее и самое драгоценное наследие великой христианской Византии, которую мы любим, которой живем сами и которая во всем своем разнообразии живет в нас.