После столь напряженных последних лет скромная жизнь монаха, должно быть, выглядела в глазах Кантакузина весьма привлекательной. Он обдумывал создание монастырского анклава на горе Афон. Изолированные на своем скалистом полуострове, монахи Афона почти не пострадали от войн и потрясений середины XIV века. Христофор Буондельмонти, итальянский путешественник, был глубоко впечатлен порядком и безмятежностью, царившими в этом месте. Среди оливковых рощ и фиговых деревьев монахи занимались повседневными делами: чинили сети, шили обувь, плели корзины. «В определенные часы, – писал Буондельмонти, – все славят Господа. И мир царит среди них всегда и навеки».
Увы, если о чем-то подобном Кантакузин мечтал, когда отрекался от императорского титула, то его ждало разочарование. Его монастырь Харзианит располагался не на далеком Афоне, а в Константинополе, в самом центре событий, и Иоасафу не давали забыть о том, что прежде он был императором. Турки, сербы и его беспокойная семья продолжали вторгаться в его мирное существование. Сын Кантакузина Матфей все еще оспаривал права Иоанна V на престол, и в декабре 1357 года отец Иоасаф был вызван из своего пристанища, чтобы вести переговоры между соперниками. Ему удалось убедить Матфея оставить свои притязания и удалиться на Пелопоннес, дабы Иоанн V правил безраздельно. После этого Кантакузин смог вернуться к своему уединению.
А тем временем одно из самых тихих и элегантных завоеваний в истории продолжалось. Со своего плацдарма в Галлиполи османы не столько покоряли византийскую Фракию, сколько проникали в нее. Не было никаких боев и осад. В 1360 году они отправились в старую штаб-квартиру Кантакузина в Дидимотике и захватили город. В какой-то момент после этого они заняли Адрианополь, но никто даже не удосужился записать дату, когда это произошло. Завладев этим городом, турки отрезали Константинополь от Фессалоник по суше, и те остались островком посреди чужой территории. Предчувствуя, что его династия впоследствии будет связана с Европой, преемник Орхана, эмир Мурад I, перевез свой двор из Прусы в Адрианополь и построил дворец, что красноречиво свидетельствовало о его намерении там и остаться.
С уходом Кантакузина со сцены остановить османов должен был Иоанн V. Долгие годы он мечтал править единолично и вот теперь, в возрасте 20 с лишним лет, получил то, чего так жаждал. Однако Иоанн был не из тех людей, что способны преодолевать кризисы: по словам одного летописца, «был он весьма легкомысленный человек и не глубоко интересовался иными делами, кроме хорошеньких и красивых женщин и [вопроса], которую из них и как поймать в свою сеть». Да и в любом случае его возможности были ограничены. Разоренная и сильно уменьшившаяся в размерах империя, которую он унаследовал, не могла иметь на вооружении армию достаточно мощную, чтобы переломить ситуацию. И молодой император решил вновь прибегнуть к испытанному способу: обратиться за помощью к латинянам.
Однако сказать это было проще, чем сделать, поскольку среди византийского населения еще сохранялась ярко выраженная антипатия к латинянам, которую подпитывали память о 1204 годе и продолжающийся раскол между Церквями. Это чувство было столь сильно, что один монах-доминиканец, живший в Галате, жаловался: местные жители готовы были разбить чашку, из которой выпил латинянин, как будто она была чем-то заражена. Тем не менее вместе с явным ослаблением Византии и усилением угрозы со стороны османов среди придворных стали возникать пролатинские настроения. Одним из самых ярких их выразителей стал Димитрий Кидонис, который решил изучать латынь, чтобы общаться на ней с западными послами, торговцами и наемниками, которые каждый день посещали византийский двор. Выучив язык, Кидонис сделался поклонником латинской литературы и теологии и даже принял католичество. Он стал страстным приверженцем идеи о том, что латиняне должны рассматриваться как союзники и братья-христиане, а не враждебные раскольники. И именно их нужно призвать на помощь в борьбе против общего врага – мусульман. Таковы были взгляды, которые убедили Иоанна V.