Византийская астрология. Наука между православием и магией

Итак, вместе с ней можно допустить, что именно искусность и, прежде всего, гибкость Стефана в области богословия и обратили на него внимание патриарха Сергия, стремившегося найти формулу для примирения монофизитов и халкидонитов. Поэтому патриарх якобы «попросил у него… помощи в обучении молодых клириков, способных продвигать новую политику сближения между монофизитами и православными»[110]. Напомним, что несколько представителей восточной иерархии, причем как монофизитской, так и халкидонитской, получили свое образование именно в Александрии.

Астрология в образовательной программе VII в. Таково было, несомненно, намерение патриарха, но этого еще недостаточно, чтобы объяснить очевидное значение астрономии среди всех предметов, которые Стефан преподавал в Константинополе, а также интерес к ней у императора Ираклия. Все это легче понять, если установить связь между данным фактом и трактатом об исчислении времени, написанным в 630 г. или вскоре после этого в форме всемирной хроники[111]. Последние записи в этой «Пасхальной хронике» глубоко проникнуты официальной идеологией того времени, из чего можно сделать вывод, что ее автор занимал некий важный пост, предположительно в клире Великой церкви, и трудился с одобрения императора и патриарха, а еще не был ярым халкидонитом. Его технические навыки позволяют, кстати, предположить, что он изучал квадривиум; но где, как не у Стефана Александрийского, поселившегося в Константинополе еще до 619 г.? Заметим попутно, что именно Стефану Александрийскому приписываются прототипы тех хронологических таблиц, которые имеются в одном из старейших сборников астрономических текстов — Leid. BPG 78: первый список императоров завершается здесь Фокой (602–610), а список консулов заканчивается на 630 г.[112] Эти таблицы, современные «Пасхальной хронике», указывают на то же увлечение хронологией. Весьма показательно, что они встречаются в контексте рукописной традиции «Подручных таб-лиц» Птолемея, которая, несомненно, восходит к Стефану.

Таким образом, изучение астрономии в VII в., по-видимому, отвечало официальной задаче установления — причем с идеальной точностью — календаря пасхального цикла и хронологии мировой истории. За «Пасхальной хроникой» последовали еще два трактата, посвященных исчислению времени, но довольно частных: трактат Георгия Монаха (638 г.)[113] и трактат Максима Исповедника (641 г.[114]). Официальный проект был направлен на внедрение усовершенствованной системы календаря, которая заменила бы собой разнообразные хронологические системы разных сообществ. Таким образом, он был частью политики примирения, которая примерно тогда же продвигала догматы моноэнергетизма и монофелитства. Но цель этих хронологических разысканий не так понятна, если она касается только прошлого. Поэтому можно задаться вопросом, не были ли они обращены и на будущее и не использовалось ли изучение астрономии для предсказания грядущих событий. Другими словами, они готовили своих последователей к занятиям астрологией, как то предполагает автор Гороскопа ислама в своем предисловии. Не для нужд ли христианизированной астрологии, изучающей цель Провидения в движениях небес, наука Стефана Александрийского и была признана реально полезной для ромейской державы, сражавшейся с империей Сасанидов в «последней великой войне Античности»?

Как бы необычно ни выглядела эта гипотеза, мне кажется, что ее подтверждает сумма косвенных свидетельств. Можно с уверенностью утверждать, что астрология была частью того «математического» образования, которое Стефан привез из Александрии в Константинополь.