Византийская империя

Попытки отыскать отголоски старого византийского порядка и выживших представителей прошлого приводят к выводу о том, что проще всего их обнаружить в двух областях общественной жизни – в рядах церковных служителей и греческой константинопольской элиты. Между этими двумя группами существовали достаточно тесные связи. Поскольку Константинополь еще за полвека до осады стал изолированным островком византийской власти внутри Османского государства, по крайней мере с конца XIV в. граждане и институты византийского мира имели шанс наладить связи с новыми хозяевами. Готовность подчиняться и подстраиваться под новые условия позволяла им сохранять за собой привилегии и собственность (именно так поступали многие монастыри и города) и даже давала им шанс заметно преуспеть в социально-экономическом плане.

Сразу после падения Константинополя на арене появились зажиточные и могущественные горожане – некоторые из них принадлежали к знаменитым семьям, другие были малоизвестными. Они удачно воспользовались установлением нового государственного строя и вложили свои средства в торговые предприятия. Должно быть, необходимый капитал появился у них еще до разграбления города, однако политическая нестабильность и нерегулируемая конкуренция с итальянскими купцами сдерживали их деловые порывы. Теперь им жилось как нельзя лучше, они хорошо понимали существующие принципы и способы ведения торговли, что, вероятно, было по душе новой власти. Одним из ярких представителей этой прослойки стал Фома Катаболен, секретарь Мехмеда II. Откуп налогов, управление государственными монополями (например, соляной торговлей) и пошлинами обеспечивали таких людей богатством и выгодными связями. Некоторые из них были родственниками видных новообращенных деятелей, которые изменили свои убеждения, чтобы сохранить власть при дворе – например, Месих-паша, племянник последнего византийского императора, позднее ставший великим визирем.

В течение первых десятилетий после падения Константинополя среди занимавших высокие посты немало было тех, кто принадлежал к семействам Кантакузинов и Палеологов. Их ряды пополнялись, по мере того как все больше зажиточных горожан выкупали свою свободу и возвращались домой. В город стекалась знать из недавно завоеванных территорий (Морея и Трапезунд), которая пыталась восстановить свое влияние. Именно благодаря этим людям, получившим выигрышный билет в новой политической ситуации, у Мехмеда возникла мысль о том, что восстановление патриархата в Константинополе могло бы стать для греческого населения весомой причиной вернуться в город.

Приблизительно через полгода после захвата столицы султан освободил из плена Геннадия II Схолария, монаха, некогда возглавлявшего клику противников унии (в результате он в каком-то смысле оказался у султана в пожизненном долгу). Именно его Мехмед II выбрал на роль нового патриарха, и это решение было одобрено советом епископов. Султан наделил патриарха определенными привилегиями – именно самого патриарха, а не патриархат, поскольку такой общественный институт отсутствовал в системе османских законов. В руках Геннадия оказалась административная и законодательная власть над православным населением, и, по крайней мере поначалу, он занимал довольно привилегированное положение. На протяжении первых десятилетий после 1453 г. патриархи освобождались от уплаты налогов. В их обязанности входило управление существующим церковным и монастырским имуществом (то есть той его частью, которая осталась после масштабных конфискаций, проведенных турками) и применение семейного права среди православного населения. Судя по череде патриархов, занимавших этот пост в течение первых двух десятилетий после 1453 г., сложившаяся ситуация была непростой: всего за 20 лет сменилось одиннадцать патриархов, в том числе трижды эту должность занимал сам Схоларий и дважды – один из его преемников Симеон.

Став первым патриархом времен Османской империи, Геннадий был окружен ореолом таинственности. Откровенно говоря, он не мог долго занимать этот пост (он трижды складывал с себя полномочия – в 1456, 1463 и 1465 гг.), учитывая, насколько трудная перед ним стояла задача – постоянно лавировать между непостоянными прихотями султана и давлением, которое оказывала на патриарха принципиально важная и растущая социальная прослойка светских архонтов из рядов греческой элиты, поддержка которой доставалась ему ценой немалых усилий. Непримиримый противник унии, Геннадий выказывал снисходительность по отношению к своей пастве – такое отношение было необходимым, если он хотел обеспечить единство православного населения. Однако это приводило в ярость многих его бывших соратников. Патриарх умело приспосабливался к чрезвычайным обстоятельствам, к примеру, проявляя терпимость в отношении тех, кто желал вступить в повторный брак после смерти (в том числе предполагаемой) супруга или супруги.