Византийские исихастские тексты

Если Бог, по Давиду, творит ангелами Своими духов[1424] и тёх из людей, кого рождает Дух, делает духом[1425], как сказал Господь, то тем же ангелом бывает, следовательно, человек, родившийся от Духа явным причастием Его. Но свойство ангелов непрестанно видеть лице Отца нашего небесного[1426], как и это сказал Господь; следовательно, и явный причастник Святого Духа должен, как [и] приличествует, устремляясь горе, созерцать лице Божие. Поэтому, конечно, и Давид учит, говоря: «Взыщите Господа и утвердитеся; взыщите лица Его выну»[1427]. Следовательно, не соблюдает приличествующего и подобающего тот, кто, ставши причастником Святого животворящего, просветительного и любветворного Духа и испытав несказанное рождение от Духа, возвысившись до достоинства ангела, затем без достаточной причины из-за излишней опасливости ограничивает свое умное чувство к Богу и внушает ему нежелание простираться к Богу и божественному, хотя и Спаситель повелевает пребывать в Нём, так как и Он Сам пребывает в нас[1428], и Давид говорит: «Приступите к Нему и просветитесь"[1429]. И действительно, если бы мы намеревались делать должное и подобающее, то во Свете Бога Отца — я говорю о Святом Духе — мы увидим свет[1430] Божий, то есть божественную истину, если мы как-нибудь по неведению не откажемся от обращения к божественным лучам.

Тремя способами восходит ум к созерцанию Бога: самодвижно, инодвижно и средним между этими [способами]. Самодвижный способ совершается только природою ума по собственному желанию при помощи воображения; пределом его бывает созерцание вещей божественных[1431]. Об этом некоторым образом мечтали и сыны эллинов. Второй способ — сверхъестественный, происходящий от хотения и просвещения только одного Бога; поэтому [ум] в таком случае находится всецело под божественным влиянием, и восхищается до божественных откровений, и вкушает неизреченные тайны Божии, и видит исходы будущего. Средний же — между этими — способ отчасти соприкасается с обоими. Именно там, где действие совершается по собственному желанию и воображению, он является согласным с самодвижным; с инодвижным же он имеет общее постольку, поскольку [ум] соединяется с самим собою при божественном освещении и неизреченно видит Бога за пределами своего собственного духовного единения. Ибо тогда ум становится вне всех этих божественных вещей, видимых и сказываемых, не видя ни благоначалия или обожения, ни мудрости или силотворной державы, или промысла, или чего бы то ни было из божественных [явлений], всего более наполняясь духовным светом, а также и радостию, производимою божественным огнем, растворяемым любовию[1432].

Ум, пользуясь собственным воображением для созерцания невидимого, руководится верою; осияваемый же благодатию, он утверждается надеждою; восхищаемый же божественным светом, он становится сокровищницею любви человеческой, а гораздо более — Божией. Таким образом тройной строй ума и движение в вере, надежде и любви становится совершенным и боготворным, твердым и непреклонным. И, достигая этой широты вышнеградия, как можно выразиться, он утверждается в крепости любви. Отсюда вытекает то, что говорится у Павла: «Любовь все любит, все терпит» за благо веры и надежды; «любовь», говорит он, «никогда не перестает"[1433] вследствие пламенного единения и неизреченного соприкосновения ее с Богом.