Византийские легенды

Весь год Зосима молчал, не смея никому рассказать то, что он видел, но в душе молил бога снова явить ему желанный лик. Он страдал и сокрушался, что ждать придется целый год, и желал, если б это было возможно, чтобы год оборотился одним днем. Когда же наступило воскресение перед великим постом, все тотчас после обычной молитвы вышли из монастыря с песнопениями, а Зосиму одержала лихорадка, которая заставила его остаться в келии. Он вспомнил слова святой, сказавшей: «Если б и захотел, невозможно тебе будет выйти из обители». Спустя немного дней он восстал от болезни, но оставался в монастыре. Когда же прочие монахи вернулись и наступил день тайной вечери, он сделал то, о чем женщина попросила его. Взяв в малый сосуд пречистого тела и честной крови господа нашего Христа и положив в корзинку фиг, фиников и немного моченых бобов, он поздним вечером покидает монастырь и в ожидании прихода святой садится на берегу Иордана. Хотя пресвятая медлила своим появлением, Зосима не сомкнул глаз и непрестанно смотрел в сторону пустыни, ожидая ту, кого желал увидеть. Сидя так, старец говорил себе: «Может быть, она не идет из-за какого моего прегрешения? Может, не нашла меня и воротилась назад?». Говоря так, он заплакал, и в слезах стенал, и, воздев глаза к небу, так молил бога: «Не отнимай у меня, господи, блаженства снова увидеть то, что дозволил единожды лицезреть. Да не уйду я только с тяжестью обличающих меня грехов». После этой слезной молитвы иная мысль посетила его, и он стал говорить себе: «Что будет, если она придет? Ведь ладьи нигде нет. Как она переправится через Иордан и подойдет ко мне, недостойному? Увы мне, жалкому, увы несчастному! Кто по грехам моим не дал мне вкусить такого блага?». Пока старец думал такие думы, се явилась святая и стала на том берегу реки, откуда шла. Зосима поднялся в радости и ликовании со своего места, славя бога. И опять приступило к нему сомнение, что она не сможет перейти Иордан. И видит тогда (ночь выдалась лунная), как святая осенила крестным знамением Иордан и вступила в воду, и пошла по воде немокренно, и направилась к нему. Еще издали она остановила старца и, не позволяя ему пасть ниц, крикнула: «Что ты делаешь, авва, ведь ты иерей и несешь святые дары?». Он повиновался, и святая, выйдя на берег, сказала: «Благослови, отец, благослови меня». Он, дрожа, ответил ей: «Подлинно неложны слова господа, рекшего, что по силам очищающие себя подобны богу.[232] Слава тебе, Христос, бог наш, внявший мольбе моей и явивший милосердие рабу своему. Слава тебе, Христос, бог наш, через эту свою рабу открывший мне великое несовершенство мое». Женщина попросила прочесть святой символ веры и «Отче наш, сущий на небесах».[233] Когда Зосима кончил творить молитву, она по обычаю облобызала уста старца. Причастившись так животворящих тайн, она воздела руки к небу, стала стенать и плакать и вскричала: «Ныне отпущаешь рабу твою, владыко, по слову твоему, с миром. Ибо видели очи мои спасение твое».[234] Потом говорит старцу: «Прости, авва, прошу тебя исполнить еще одно мое желание. Сейчас ступай в свой монастырь, хранимый благодатию божией, а на следующий год снова приди в то место, где я в первый раз тебя видела. Ступай, ради бога, и вновь по воле божией узришь меня». Старец отвечал ей: «О если б мне было возможно сейчас последовать тебе и вечно видеть честной твой лик. Но исполни единственную просьбу старца — вкуси немного от того, что я принес тебе здесь». И с этими словами он показывает ей свою корзинку. Святая, только кончиками пальцев притронувшись к бобам, взяла три зернышка и поднесла их ко рту, сказав, что довольно и духовной благодати, хранящей в чистоте душу человека. Затем снова говорит старцу: «Помолись, ради бога, помолись за меня и вспоминай меня, злосчастную». Он, припав к стопам святой и призывая ее молиться за церковь, за государство и за него, отпустил со слезами, ибо не дерзал долее удерживать свободную, и ушел, стеная и жалуясь. Святая вновь перекрестила Иордан, вошла в воду и, как прежде, прошла по ней. Старец возвращался, исполненный ликования и великого страха, коря себя за то, что не спросил имени святой; однако надеялся сделать это в следующем году.