Византийские легенды

Вследствие своих природных дарований и остроты ума в краткое время Николай превзошел большинство наук; всяческую же суету презирал и сторонился неподходящих сборищ и бесед, уклонялся вступать в разговор с женщинами и даже не смотрел на них, заботясь лишь об истинно разумном. Он простился с мирскими делами и все время проводил в домах божиих, приуготовляя себя к тому, чтобы стать достойным домом господним. Так как святой много потрудился для ведения святого писания и разумения божественных догматов, был украшен множеством добрых качеств и неукоснительно соблюдал подобающую иереям неукоризненность жизни, а также и потому, что нрав у него и до того, как он стал стар, был спокойный и рассудительный, его хотят удостоить пресвитерского сана.[385] Попечением дяди, заменявшего ему отца, тогдашний предстоятель церкви в Мирах[386] рукополагает его во пресвитеры: так, богом дарованный родителям, по их молитве он возвращается богу. А этот архиерей Мир, удостоенный божественного духа, видя, что душа юноши цветет добродетелями, предрек грядущее преизобилие у него благодати, сказав, что он будет благим утешителем печалящихся, добрым пастырем душ, подателем спасения тем, кто в опасности, и призовет заблудших на нивы благочестия. Дальнейший рассказ покажет, что это впоследствии исполнилось.　

Что сказать о том, сколь велика была ревность его о подвигах после рукоположения, как он предавался бдению, постам и молитве, стремясь наблюдать бестелесную жизнь в смертном теле? Многих это заставляло весьма дивиться на него. Когда уже помянутый дядя его — тоже Николай — увидел, что отрок стяжал столь великую добродетель, он поручает ему попечение о храме божием, который воздвиг во имя святого Сиона для основанного им монастыря, а в помощники дает тех, кого он знал как сподвижников его по добродетели, чтобы вместе с ним они несли эти заботы и прилежали в подобных трудах. Однажды пречудный этот Николай отправился в Палестину, чтобы поклониться животворящему гробу господню и спасительному крестному древу, а сподвижники его, заменяя Николая, столь ревностно пеклись о храме, как если бы он сам был тут. Но об этом позднее. Когда родители его скончали жизнь свою и он стал наследником их достояния, Николай выказал то, что полагается любящему сыну после смерти добрых родителей, — не стал тотчас подсчитывать наследство и нимало не заботился о том, чтобы преумножить его и сохранить. Ведь он давно был далек от всяческих мирских соблазнов и стремился последующими деяниями своими показать праведные основы жизни и все дальнейшие поступки свои привести в соответствие с этим началом. Поэтому, все поручив богу, он сказал: «Укажи мне, господь, путь, по которому мне идти, ибо к тебе возношу я душу мою» [387] и: «Научи меня исполнять волю твою, потому что ты бог мой»,[388] ибо «на тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей ты — бог мой».[389] Он слышал и такие слова божественного Давида: «Когда богатство умножается, не прилагайте к нему сердца»,[390] а также слова Соломона: «Милость и истина да не оставляют тебя».[391] И Николай постоянно творил благодеяния, и рука его не уставала подавать просящим, и даяния текли обильным и мерным потоком. Но пора уже по отдельности рассказать о добродеяниях Николая, чтобы яснее представить преизобильную доброту его.　

Некий муж, из славного став бесславным и нищим из богатого, так как терпел нужду во всем, даже в самом насущном — увы, вот до чего может дойти нужда, — решил трех своих дочерей, отличавшихся чудной красотой, отдавать за мзду похоти желающих и на выручаемые деньги себе и детям своим доставлять пропитание. Ибо выдать их замуж он не мог, так как по крайней их бедности девушками сразу стали гнушаться. Вот в такой-то этот человек был беде и такое ужасное дело замыслил и уже принялся, жалкий, его устраивать. Но ты, господи, благой источник всяческого блага, человеколюбиво призирающий на наши нужды, устрояешь так, что это доходит до ушей святого Николая, и посылаешь его как доброго ангела-заступника к тому мужу, вот-вот готовому взять грех на душу, дабы облегчил его бедность и спас от зла еще горшей бедности.　

Смотри, какова сострадательность святого и ведение им сердца человеческого! Он не подошел к тому мужу, и даже слова не сказал ему, не дал и увидеть благодетельствующую руку, а таково ведь обычно милосердие малодушных. Ибо знал, что подобная назойливость огорчает людей, из богатства и славы впавших в бедность, смущает их души и будит воспоминание о прежнем благоденствии. Но, словно стремясь превзойти евангельскую заповедь о том, чтобы левой руке не доверять то, что свершаешь,[392] он даже самого благодетельствуемого не желал делать свидетелем своего доброго дела. Столь далек он был от того, чтобы искать мирской славы, что старался утаить свои добрые дела тщательнее, чем другие свои злодеяния. И вот, взяв полный золота узелок, он поздней ночью идет к дому бедняка и, вметнув узелок через окошко внутрь, тотчас поспешает домой, словно боясь, что его при этом увидят.