Византийские легенды

В один из тех дней епископы, сидя все вместе в преддверье церкви, стали просить владыку Нонна наставить их своим словом. В то время как святой дух говорил его устами во благо и спасение всех слушающих, вот проезжает мимо первая из антиохийских танцовщиц. Она сидела на иноходце, красуясь пышным своим нарядом, так что всюду сверкало на ней только золото, жемчуга и драгоценные каменья, а нагота ног была украшена перлами. Пышная толпа слуг и служанок в дорогих одеждах и золотых ожерельях сопровождала ее; одни бежали впереди, другие шли следом. Особенно суетный люд не мог досыта налюбоваться ее нарядом и украшениями. Миновав нас, она наполнила воздух благовонием мускуса и мирры. Когда сонм святых епископов увидел, что женщина едет с открытым лицом столь бесстыдно, что покрывало у нее наброшено на плечи, а не на голову, все они отвратили от нее взор, как от великой скверны. А божий святой Нонн не сводил с женщины мысленных своих очей и, после того как она удалилась, повернулся и следил за ней. И, склонив лицо свое к коленам, всю грудь омочил слезами, и, громко застенав, говорит сидящим рядом епископам: «Вас не услаждает ее красота?». Они хранили молчание и не ответили. И снова, склонив лицо свое к коленам, Нонн громко застенал, и, бия себя в грудь, всю власяницу омочил слезами. Потом поднял голову и говорит епископам: «Подлинно не услаждает? А я весьма сильно услажден и возлюбил красоту ее, потому что бог поставит эту женщину в грозный час судить нас[40] и епископство наше. Как вы думаете, возлюбленные, сколько времени она мылась в спальне, наряжалась, прихорашивалась и с какой любовью к красоте гляделась в зеркало, чтобы достигнуть своей цели и явиться возлюбленным красивой? И это она делала, чтобы понравиться людям, которые сегодня живы, а завтра уж нет. А мы, имеющие в небесах брачный чертог, вечный и не преходящий во веки, имеющие жениха бессмертного, бессмертие дарующего украшенным его заповедями, имеющие богатое небесное приданое, которого нельзя себе и представить, «не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил бог любящим его»,[41] да что говорить? Разве в уповании вечно созерцать божественный лик и неизреченную красоту мы не наряжаемся, не смываем грязь с нашей жалкой души, а оставляем ее в небрежении?».　

Сказав это, он пригласил меня, и мы взошли в келию. Нонн бросился на пол и стал биться лбом оземь, плача и говоря: «Боже, смилуйся надо мной, грешным и недостойным, за то, что в один день красота блудницы победила красоту всех лет жизни моей. С каким лицом предстану я пред тобой, боже? Какими словами оправдаюсь перед тобой? Что скажу тебе, видящему мое сокровенное? Пусть я, грешный, приму кару за то, что преступаю порог твоего храма, не принося тебе красоты душевной, которую ты требуешь от меня, и предстою твоей страшной трапезе, не украсившись по воле твоей. Боже, изведший ничтожество мое из небытия в бытие и удостоивший меня, недостойного, служить тебе, не отринь меня от своего небесного престола, и прелесть блудницы да не свидетельствует против меня в день страшного суда. Ведь та обещала быть угодной людям и сдержала слово, я же обещал быть угодным тебе, милосердному богу, и обманул тебя. Потому она перед своими возлюбленными в пышном уборе, а я наг на земле и на небесах. Нет у меня впредь надежды на спасение в награду за дела свои, но душа моя всецело во власти твоего милосердия, и уповаю спастись по многому твоему благоутробию».　

В таких его стенаниях и горестных воплях закончили мы тот день, а это была суббота. Наутро по исполнении нами ночных молитв епископ говорит мне: «Брат диакон, мне было видение, и я весьма страшусь, ибо не могу его истолковать. Но бог совершит угодное ему и спасительное для нас». Потом говорит мне: «Я видел во сне, что стою вблизи престола и черная, запятнанная грязью голубка, залетев в церковь, вьется вокруг меня, и я не в силах был вынести злосмрадия грязи ее. Она все время вилась вокруг меня, пока не кончились молитвы оглашенных, а когда диакон возгласил: „Оглашенные, изыдите",[42] тотчас исчезла. После литургии верных и евхаристии[43] служба окончилась. Когда я ступил к порогу божьего дома, снова залетает эта же самая голубка, запятнанная грязью, и вьется надо мной. Протянув руку, я схватил ее и бросил в купель во дворе церкви. И она оставила в воде всю грязь свою и вышла сверкающей, словно снег, и, взлетев, стала подниматься ввысь, пока не скрылась от очей моих».