Византийские церкви и памятники Константинополя

В заключение этого эпизода о мозаиках «Новой» церкви будет уместно прибавить, что в самом Константинополе, на берегу Пропонтиды, между Ипподромом и дворцом Буколеона, где стояла церковь Анастасии, была местность Yhféa[126], где продавали мозаические иконы, и откуда, вероятно, посылались изделия и в другие страны. С IX – X века мозаика стала представлять даже наиболее обычный род живописи монументальной. Уже Фоке приписывают ранние портретные мозаики, заступавшие роль обычной в этом случае скульптуры; именно, в известном храме близ Ипподрома, основанном Фокою во имя своего святого, а потом переименованном при Гераклии во имя Иоанна Богослова т. наз. Дииппеон, были четыре мозаические изображения Константина и Елены[127]. На место бронзовой статуи Христа, поставленной еще Константином в Халке, Ирина Афинянка поставила мозаическую икону Христа[128]. В последующие столетия Х – е, ХI – е и ХII – е появляются, вероятно, и те мозаики церквей во имя Богородицы в Пере, арх. Михаила в Гестиях, которые указывает Антоний[129].

Время Василия Македонянина было только введением к продолжительному периоду царствования его династии. Этот период вторичного процветания Византии охватывает почти два столетия, оканчивается вместе с утверждением династии Комненов и совпадает также с формальным и окончательным разделением церквей (870 – 1054) и появлением крестоносцев в 1095 г. Следующая эпоха Комненов (1081 по 1204 г.) отмечена уже другим характером политическим[130] и культурным: и если в первом отношении эта перемена наблюдается лишь с трудом и не вполне ясно, то в истории искусства (особенно в миниатюрах) эпоха Комненов резко разнится хотя в крупных границах. Бедственное состояние Империи и провинций отражается прежде всего на художественной промышленности, и бездеятельность центра чувствуется в падении техники. Течение дел и жизни, по – видимому, одно в этих периодах, но работы ХII-го века резко различаются от блестящих произведений Х-го и первой половины ХI-го века. Не одно только политическое благосостояние Византии, сравнительно с предыдущею и последующею эпохою, а также и внешнее процветание Империи, или, по крайней мере, ее столицы составляет отличие македонского периода, но и тот своеобразный византийский характер, который именно в эту эпоху является средоточием всей тысячелетней истории. В истории Византии нет другого момента, когда бы все, что ни производил ее центр, было столь типично и характерно. Видимо на первый взгляд, вся государственная жизнь и быт общественный шли прежним чередом: те же нерешительные и тем более кровопролитные войны с Болгарами, Руссами и Сарацинами; те же неурядицы внутри, многочисленные указы, эдикты и новеллы, налоги установляемые и отменяемые, та же политика коварная и двоедушная, показное богатство и бедность, развитие художественной промышленности и упадок земледелия, пышность столицы и пустынность ее окрестностей, горделивое презрение к варварам и униженная купля мира и союзов; то же царство евнухов и интриганок на престоле, и те же смуты и грабежи при каждой перемене на нем. Многие дурные стороны Византии и ее управления даже вырастают в эту эпоху: императоры уже не ради истинного благочестия сорят деньги и иногда войсковые суммы на церкви и монастыри, но столько же из лицемерия, которого не отличишь от ханжества.

Самый Константинополь выдерживает осаду и обложение, нашествия варварских флотов одно за другими, в 913 и 924 г., в 941 г., предан грабежу черни в 963 и 967 гг., обложен в 1043 и Львом Торником в 1047 г. и пр. Столица, как Рим, переполняется чернью, которую приходится содержать на разные лады всему государству и которая готова затеять смуту под всяким предлогом. Население столицы резко изменяется и к худшему; Грузины и Армяне держат многие статьи доходов на откупу; невежественные варвары достигают высших мест и почестей; правосудие, видимо, падает и на его место становится произвол грубой силы. Столица тянет соки всей Империи, и раз потрясенные нашествиями варваров города, как Солунь и Антиохия, более не подымаются и пустеют.