Византийские церкви и памятники Константинополя

Если до Константина и были, что весьма вероятно, христианские храмы в Константинополе, то его радикальная перестройка затерла самую память о них. По свидетельству хронографов и Никифора Каллиста (кн. VIII, гл. 6). одним из древнейших храмов был будто бы храм св. Евфимии в Петрионе, построение которого приписывалось какому – то епископу Кастину. Быть может, это было лишь здание, избранное для собрания верующих, в том роде, что много указывают в Риме. В древней языческой Византии должно было проживать много христиан во II и III веках, но самое отсутствие всякого рода легенд показывает, что христианство было развито здесь гораздо слабее, чем напр., в соседней Никомидии. Русский паломник архиеп. Антоний[6] говорит о церкви, им виденной в Пере – др. Аргирополе: «и есть церковь, а в ней 7 апостолов лежат, Урванова чад: а та церковь прежде и Царяграда поставлена». Другое предание относило основание этой церкви к Апостолу Андрею и Стахию епископу Византии в 36 году по Р. X. С другой стороны было бы явным заблуждением думать вместе с старинными историками, что новая столица Востока могла по праву гордиться тем преимуществом, что она никогда не была осквернена поклонением идолам[7]. Византия имела много языческих храмов, и наиболее замечательные из них были превращены в христианские церкви. Истребление корней язычества было здесь решительнее, чем где-либо в Империи, хотя почва к восприятию христианского учения приготовлена также слабее, чем где-либо в центрах Империи, и потому, быть может, первым епископам, до I. Златоуста включительно, и приходилось выдерживать здесь наиболее борьбы против вкоренившихся обрядов. Известно, наконец, что и епископы церкви Константинопольской в раннее время почти все происходили из других областей Востока; изощренные в борьбе духовным, а также и светским оружием с силами сектантов на крайнем Востоке, они находили здесь иную среду, иную борьбу, утомлявшую их еще более. Среди многочисленного и сборного двора императоров, под прикрытием иногда верховных особ, уживалось язычество, более упорное, чем философские школы, закрываемые правительством в Афинах и Ионии. В то же время народ принимал к сердцу новое учение и с рвением прозелитов наполнял церкви во время проповедей и защищал своих учителей веры, стремясь слить с ними свои интересы и разделить их судьбы. Понятно, однако же, что в правительственном центре, где все было создано вновь ради утверждения императорской власти на почве ее главенства в восточной православной церкви, и само христианство явилось с строго православным характером. Отсюда особенно любопытно известие, что секта Новациан, отвергавших покаяние, против которых сначала направлена была вся строгость Константиновых эдиктов, имела потом, с разрешения самого императора в Константинополе, свою церковь во ими св. Анастасии. Но в то же время покровительство, оказанное Констанцием арианству, имело, не смотря на противодействие величайшего из церковных учителей и константинопольских патриархов Григория Назианзена, последствием, что все церкви, кроме одной, принадлежали арианам, и православие должно было укрываться в столице, держась в провинции, руководившейся лишь авторитетом Афанасия, хотя среди жестоких распрей. Равным образом, церковные смуты легко принимали здесь оборот политический и вызывали кровожадные народные восстания. Константинопольская епархия была вполне спокойна лишь в царствование самого Константина, а затем при Юстиниане: но ее вполне активная роль началась лишь с иконоборством. Строителями церквей и основателями монашеских общин и монастырских обителей были благочестивые люди из знати и сами императоры.