Претендентов на патриарший престол после Лихуда было много, — были кандидаты из лиц, посвятивших свою жизнь на служение Богу, были и вельможи, приближенные к царскому трону. Но император Константин Дука не спешил с выборами: целых пять месяцев патриарший престол оставался праздным. В это время Пселл употреблял все свое влияние, чтобы склонить царский выбор на сторону Ксифилина: он выставлял преимущества, рисовал достоинства своего друга, его добродетели, его познания, его дар слова. Часто заходила речь об этом предмете у Пселла с царем; царь сначала не решался, но потом уступил убеждениям и на Олимп послан был указ, вызывавший Ксифилина в столицу.[2420]
Все эти подробности записал сам же Пселл в панегирике Ксифилину. Способ изложения в его рассказе о многих кандидатах и предпочтении им Ксифилина сходен с рассказом об обстоятельствах избрания Лихуда, о котором Пселл говорит только, что он был предпочтен всем и не было ему соперника.[2421] Между тем о Лихуде знаем из других источников, что он был избран с соблюдением всех формальностей, при участии митрополитов, клира и народа. Такой же характер имело, без сомнения, и избрание Ксифилина; в рассказе о нем даже больше реальных оттенков,[2422] указывающих на соблюдение обычных формальностей, чем в рассказе о Лихуде; время же, протекшее от смерти Лихуда до возведения Ксифилина, было вдвое больше времени между низвержением Керуллария и возведением Лихуда; срок, следовательно, был вполне достаточен для выполнения всех установленных законом и обычаем форм.Когда Ксифилин прибыл с горы Олимпа в столицу, ему дана была царем аудиенция, царь вышел к нему в сопровождении своих приближенных, в том числе и Пселла. При этом Ксифилин и Пселл обменялись несколькими фразами, весьма характерными для выяснения чувств, с какими Ксифилин смотрел на свое возвышение, и его взгляда на виновника возвышения. Ксифилин, протянув Пселлу руку и облобызавшись с ним, сказал: «К этому ли я стремился? Вот на что понадобилась твоя сила при дворе! Я и не предполагал, и не заявлял, что когда-нибудь по доброй воле оставлю молчание, — и вдруг так снизойти!» — Пселл возразил: «Но ведь ты не вниз спускаешься, а поднимаешься на вершину архиерейства?» — «Нет, — заметил Ксифилин, — это напротив — понижение, так как что может быть выше Бога, сокровенных Которого я достигнул?» Пселл на это сказал: «Совершенствоваться — дело страдательное, недеятельное, совершенствование других гораздо выше самосовершествования; ты для нас будешь совершать таинства и руководить нас к совершенству». Тут заговорил царь, и разговор друзей прервался. Ксифилин пытался отказаться от высокого звания, к которому был призываем, но должен был наконец уступить, и 1 января 1065 г. совершена была его хиротония.[2423]
Десятилетнее подвижничество Ксифилина не прошло бесследно: на его патриаршей деятельности отчасти отражается влияние монашеских правил. Он обращал большое внимание на церковную службу и служил не только по важнейшим праздникам, как это было принято у патриархов, и не только вообще по праздникам, но каждый день. Положенные по чину патриаршие выходы из Великой церкви пешком и в облачении он исполнял неукоснительно, обливаясь весь потом и изнемогая от усталости. Он собирал лиц, призреваемых Церковью (της εκκλησίας τροφίμους), и читал им священные книги, особенно же святоотеческие правила, причем объяснял казавшееся трудным и малопонятным. Обстановка Ксифилина была самая простая, пища — рассчитана не для удовольствия, а лишь для поддержания жизни, о родственниках он мало заботился, боясь, по объяснению современников, чтобы его не заподозрили в себялюбии;[2424]
зато он много раздавал ближним и много употреблял на украшение Божьих храмов. В голодное время, когда не только убогие, но и властели доводимы были до крайности, он по несколько раз в неделю кормил беспомощных бедняков. Храм Св. Софии украсил, обновил в нем иконы, делал также пожертвования в пользу некоторых других храмов, снабжая их утварью, украшениями или же вновь основывая.В своих отношениях к светской власти Ксифилин главным образом заботился о том, чтобы не оставалось бесплодным его право печалования. Он постоянно обращался с ходатайствами к правителям и судьям, особенно же к царю: несправедливость, допущенная царем, вызывала с его стороны слово осуждения; если он хлопотал о чем-нибудь у царя, то делал это с настойчивостью и до тех пор не успокаивался, пока не получал удовлетворения.[2425]