Византийское миссионерство

Более обнадеживающие сведения предоставляет эпиграфика. Греческий язык широко использовался в аланских надписях, ареал которых имеет западной границей долину Большой Лабы, а восточной — район Нальчика[835]. На реке Пшиш над Архызом найден фрагмент надписи со словами «την ψυχήν του δούλου σου» («…душу раба твоего») и «Κύριε βόηθι» («Господи, помоги»)[836]. Очевидно, что это была надгробная надпись, содержавшая молитву о милости к душе усопшего. Около сорока эпиграфических памятников Северного Кавказа собрано И. Ф. Помяловским[837]. Почти все они крайне фрагментарны и лишь немногие поддаются датировке. Нам важно, что в некоторых из них, пусть и гадательно, прочитываются местные имена: Άσμε[838], Ρανυς[839] и др. В поселке Гостагай Анапского района найдена надпись, созданная в XII в. в среде адыгских племен: «έκιμήθι о δούλος του θεου κέ τον τέκνον Όχωρμαζ Γενητζουαθα γινέ Καν.,.ατολ («Усоп раб Божий и младенец Охормаз. Генеджуата, жена Кан[…]атола»[840]·

Многочисленные кресты с греческими надписями встречаются в Прикубанье и Карачае[841].

Интересно отметить, что греческая письменность дала толчок развитию письма на местных языках Так, Этокская надпись XII в., выполнена частично по–гречески, частично по–кабардински[842]. Есть сведения и о попытках писать греческими буквами по–осетински: на реке Зеленчук в Северной Осетии найдена надпись «Ιησούς Χριστός о άγιος Νικόλαος» — и далее следует целый ряд слов на аланском языке, но заканчивается надпись опять по–гречески: «ό Θεός νικα»[843]. Обнаружен и перстень с осетинской надписью греческими буквами[844]. Все это дает основание предполагать, что византийские миссионеры в Алании находились длительное время и что они использовали греческий в качестве литургического языка, но одновременно воспитывали кадры местного духовенства, которое приспосабливало эллинские буквы для собственных наречий. Однако имеющегося материала слишком мало для ответственных выводов.

4

В языках и верованиях современных народов Северного Кавказа также можно обнаружить реликты византийского православия, правда, подчас в сильно искаженном виде. Например, адыги еще в XIX в. почитали Мерэм–Тхашхуо–Янь «Марию, мать великого бога», причем ее праздник (называвшийся Тхагрепх, «Господня дева») приходился на конец авгу. ста, т. е. восходил к Успению. Она же считалась покровительницей пчел под именем Мерисса — что очень похоже на греческое μέλισσα ‘пчела[845]. А ведь в православной народной мифологии Богородица как раз и связывалась с культом пчел[846]. Если фольклорные представления такого рода были принесены византийцами, то это — уникальное свидетельство «неофициальной» миссии, шедшей бок о бок с официальной. «Память о греко–византийцах сохранилась у адыгов еще в 19 в… — пишет один исследователь. — Существовали предания о пребывании среди адыгов греков«урыма“, принесших им христианство»[847]. К сожалению, он не дает ни одной ссылки и ни одной цитаты.

Гораздо больше греческих заимствований у осетин. Осетинский бог Апсати произошел от св. Евстафия[848]. В языческом пантеоне осетин присутствуют Вак–Герги (св. Георгий), Вак–Илла (св. Илья), Дон–Беттир (св. Петр). Связи между этими персонажами устанавливались подчас по отдаленной аналогии: так, если апостол Петр был рыбаком, то его осетинский аналог — это бог воды[849]. Название летнего месяца «амистол» (ср. балкарское «абэстол») явно восходит к слову «апостол», видимо, из‑за того, что на 29 июня падал праздник Петра и Павла. Обрядовый траурный пост, соблюдаемый женщинами, назывался «бариски» от παρασκευή «параскевы», а праздник осеннего перегона скота — «икина» — от греческого εγκαίνια (‘освящение храма’). Возможно, что бог домашнего очага Сафа появился из Саввы Освященного, также популярного на Ближнем Востоке[850]. Казалось бы, приведенных примеров достаточно, чтобы утверждать, что византийские верования, пусть и в «одичавшем» виде, глубоко закрепились в народном сознании варваров.

Однако все не так просто. Большинство православных имен и терминов вполне могли прийти на Северный Кавказ не прямо из Византии. Черкесское «бэрэскэжъий» ‘среда’, происходит не непосредственно из греческого παρασκευή, а прошло через грузинское посредство[851], а черкесское «чылисэ» ‘церковь’, как и абазинское «кьлисы» и убыхское «килисе», хоть и восходят к греческому термину, но заимствованы через турецкое посредство[852]. Слово «къалам» ‘перо’, изначально, конечно, греческое, проникло в кабардинский язык через грузино–арабско–турецкое посредство[853]. Что же касается таких слов, как кабардинские обозначения для Евангелия «Иинджил» и Библии «Теурат», то они вообще взяты из арабского языка[854]. Отмечавшийся осетинами в третье воскресенье июля праздник «Атюнаэг» несомненно вырос из памяти св. Афиногена, епископа Севастийского, поминавшегося 17 июля, но пришел он из Армении[855].