Иван Антонович зло ощерился — он делил самозванцев на две категории — полезных и вредных. Появилась в одном из германским городов некая фройлян Франк, брачная аферистка. Да и ляпнула сдуру, что дочь императрицы Елизаветы Петровны. Но Голштиния рядом — надо было подальше от нее подобные экзерсисы проводить. Немцы на русской военной службе дотошные сверх меры — быстро выяснили, что к чему и оказались не сентиментальными, выкрав итальянку и допросив девицу с пристрастием. Искали след вражеской спецслужбы и не найдя оного, поступили согласно инструкции — концы в воду.
«Еще один грех — она даже себя «Таракановой» объявить не успела. А может еще одна появится — тогда и подумаем, другие инструкции дадим. Может быть, и для дела используем. Ведь правильно говорят — в разведке нет отбросов, только кадры!»
Иван Антонович прошелся по кабинету, размышляя над европейской политикой. Требовалось ехать в столицу «Галицийского королевства» город Львов — а там провести приватные беседы с польской четой и прусским королем Фридрихом. А потом общие переговоры с членами Священной Лиги, число которых едва удалось удержать от резкого увеличения, хотя некоторые страны пришлось принять — слишком они влиятельны и сильны, чтобы отказать им в увлекательном деле — дележке наследства бывшей империи ромеев, ставшего достоянием османов.
Крестовый поход оно дело такое! Хлопотное…
Глава 12
Львов
Король Польский
Станислав IIАвгуст
полдень 18 июля 1768 года
— Вот скажите, мой дорогой брат, Великое княжество Литовское и Русское было собственностью королевства Польского, или эти два государства состояли в унии?
Голос Иоанна Антоновича прозвучал настолько безмятежно, и в то же время вкрадчиво, что Станислав Август насторожился — таким тоном русский император говорил только тогда, когда был готов нанести удар страшной силы. А потому король начал отвечать осторожно:
— Согласно заключенной в Люблине унии…
— Союз сей был делом сугубо добровольным. Сейм, собравшийся в Вильно, расторг унию, так как польская сторона на протяжении двух столетий не выполняла ее условия — соблюдение прав православных. Такое было, мой брат? Или вы скажите, что сейм скрупулезно соблюдал права православных русичей? А может поляки вообще диссидентов за людей не считали, и относились как скоту?!
Станислав Август замялся с ответом — крыть было нечем. Даже когда русские войска вступили на территорию Украины и Белой Руси, депутаты сейма категорически отказывались признавать права ортодоксов и лютеран, чем играли только на руку России и Пруссии.
— Если Великое княжество Литовское и Русское — заметьте, брат мой, я специально привожу его полное название, захотело расторгнуть существующую унию с Польшей, то какие вопросы к России?! Да, вы можете сказать, что наши войска находились на территории княжества, но так и польская шляхта и «крылатые гусары» со времен брака Ягелло с Ядвигой постоянно присутствовали в Вильно. Или не так?! Разве мы мешали проведению сейма, или заковали в кандалы хотя бы одного депутата?!
В голосе Иоанна Антоновича прозвучала явственная насмешка — король мысленно поморщился. Император формально говорил правду, но фактически издевался. И Станислав Август решил возразить:
— Но многие шляхтичи не смогли прибыть на сейм, так как были вынуждены бежать…
— А разве мы им не давали?!
Иван Антонович усмехнулся.
— Нет, они побежали из своих владений от «пылкой любви» собственных рабов, которых веками считали за скот. Это еще раз подчеркивает, что Польша сама нарушала унию — а иначе православные крестьяне были бы довольны правлением шляхты!
То есть — мы имеем дело с четким решением сбежавшей шляхты не приезжать на сейм. Но выборы состоялись, и вакансии были заполнены. А если Варшава не признает эти выборы свершившимися, то значит, Польское королевство полагает, что с условиями Люблинской унии можно не считаться! Так вы сами определитесь — если была уния, то признайте добровольное желание литвинов ее расторгнуть, а если унию вы изначально не рассматривали в качестве обязательного соблюдения заключенных между сторонами кондиций, то какие ко мне вопросы?!
Иоанн Антонович усмехнулся и закончил неожиданно резким тоном, чеканя каждые слова:
— Попробуйте снова навязать Литве свое правление, разве я могу выступить против решений вашего сейма или отменить их?! Да я и не собираюсь вмешиваться в решения ясновельможного панства. Только учтите на будущее — воевать с нами бессмысленно и самоубийственно. Раздавим жестоко и не поморщимся!
Но я не буду этого делать, зачем?!
Польша мне совершенно не нужна, ни одна ее пядь земли. Но если панство продолжит лить на меня грязь, и порочить мое имя в громогласных прениях, но я не буду более мешать Пруссии и Австрии навести в вашем королевстве их собственные порядки.