Византийское наследство

А они летом были не ахти — «картофельной войны» не случилось. Все подготовительные работы остались нереализованными. А воевать без повода рискованно и очень затратное дело — одно дело набросится вшестером на одного, что ведет себя очень плохо. И нехорошо напасть на того, кто всячески продемонстрировал лояльность, отдал сербские анклавы в Боснии и часть закарпатских русинов без всякого давления, как широкий жест «доброй воли» в сторону «дорогого брата».

— Чую, Фридрих за моей спиной договорился с Иосифом, найдя для молодого глупца убойные аргументы. Ведь даже полякам парочку словацких угодий подкинули. И как тут нападать прикажите, если «старый Фриц» сам от войны отказался?!

Для всех стало ясно, что Австрия и Пруссия полюбовно решили вопрос о «баварском наследстве», причем к преждевременной кончине курфюрста Максимилиана Иван Антонович не прикладывал руку. Но зато чувствовал, что если хорошо копнуть, то след приведет в Варшаву.

— Милая Като решила войну спровоцировать раньше срока?! У польского ясновельможного панства зубки начали резаться, кусаться захотели?! А зря — клыки можно и вырвать!

Иван Антонович жестко усмехнулся — он играл с Польшей, она ему была нужна как вечный раздражитель Пруссии. И рассчитывал обложить ее со всех сторон, прекрасно зная, что панство будет ненавидеть Россию вечно, причем лютой злобой.

Именно панство, шляхта, а не простой народ! Польские и русские крестьяне близки друг другу, им нечего делить!

Зато шляхта потеряла православных рабов, то самое настоящее «быдло», что веками кормило панство, которое их за людей вообще не считало. В этом и есть самое глубинное различие между русским дворянством и польской шляхтой.

Первое распрекрасно понимало, что имеет в рабстве православных, и в большей массе, старалось не тиранить «живую собственность» без меры. А вот католические паны получили в холопство схизматиков, которые априори за людей не воспринимались — не более чем скот, который можно забить ради собственного удовлетворения.

— Ничего, панове — у меня есть галичане и литвины. Пройдет полвека и у вас начнется занимательный процесс под названием «переоценка ценностей». А наиболее горячих злопыхателей России вскоре ждет увлекательная поездка на край света для «освобождения» из рабства негров, дабы стать, согласно польской традиции, новым для них господином.

Иван Антонович прищурил глаза — игра с англичанами только начиналась, и ставки в ней были высоки…

Глава 11

Шлиссельбург

Императрица Всероссийская и Византийская

Софья Федоровна

после полудня 30 сентября 1774 года

— «Секретный каземат» — здесь Иоанн Антонович провел долгие восемь лет своей жизни, ваше императорское величество.

Голос Марии Васильевны дрогнул, она отодвинула засов на двери, и с протяжным скрипом отворила ее нараспашку. В ноздри сразу проник непередаваемый запах застарелой вони, затхлости, прелой соломы, копоти и сырости. Все же на площадке, лестнице и караульной комнате проветривалось, но в «царской камере» время словно остановилось.

— Боже мой!

Софья Федоровна прикусила кожу на ладони, которой прикрыла нос и рот — настолько отвратно на нее подействовал смрад. Но представив, как любимый муж провел здесь долгие годы с юного возраста, да еще нещадно избиваемый палками, испанка опустила руку и решительно шагнула в сумрак камеры, что походила больше на погребальный склеп, освещенный двумя тусклыми огоньками.

— Тут все осталось как прежде, государыня! Только вчера принесли с церкви икону и лампадку, что вот на стене, положили на стол книги. Бросили на пол охапку соломы — ее меняют каждый месяц. Да зажгли сальные свечи в подсвечнике. Их сейчас две — но когда Иоанн Антонович тут находился, горела только одна.

Императрица шагнула к подсвечнику, вынула одну из свечей из «стакана», и, наклонив, решительно погасила об стену. Стало намного темнее, но Софья Петровна повернувшись, попросила:

— Князь, будьте добры, затворите дверь на засов, нам с сестрой нужно побыть здесь наедине!

Генерал-прокурор затворил дверь, стукнул входящий в паз засов — в камере осязаемо сгустилась неприглядная тьма, и смрад стал приторным, каждый вздох делать было трудно. Императрица внимательно огляделась, когда ее глаза привыкли к темноте.

Все было так, как рассказывал ей муж, в глазах которого в тот момент блестели слезы. Охапка соломы и цепи, табуреты и стол, на котором лежали книги. Она взяла одну в руки — в пламени свечи еле разглядывались буковки. А ведь Хайме прочитал их десятки, если не сотни — какое же терпение и любопытство к знаниям он проявил?!

— Когда я впервые увидела государя Иоанна Антоновича, он прикрывал ладонью глаза — даже в сумраке плохо видел, ему казался ярким днем наша «белая ночь». А в очах был гной — я промывала их травами каждый день, и он стал лучше видеть, ваше императ…