Византийское путешествие

Халиф Язид II (720–724) всего за пять лет до иконоборческого эдикта Льва издал указ, запрещающий изображать людей в любых произведениях искусства, но современные исследователи не видят оснований искать источники иконоборчества за пределами империи. Впрочем, они не придают особого значения и оскорбительным слухам, распространявшимся византийскими авторами – почитателями икон – о Константине V, которого они наградили унизительным прозвищем Копроним (буквально «дерьмоименитый»). Разногласия во мнениях налицо. Считается, что иконоборцы были по-пуритански нетерпимы к изображениям, а значит, и к искусству в целом. Норвич даже предполагает, что восстановление в 843 году иконопочитания было реакцией «артистических натур… так долго страдавших без зримых образов прекрасного», но приведенные им свидетельства это предположение опровергают. Императоры-иконоборцы отвергали иконы, руководствуясь богословскими принципами, тогда как светская живопись неприятия у них не вызывала. Константин V, уничтожив множество мозаик религиозной тематики, тут же заменил их другими, на светские сюжеты. Церкви были украшены пышными композициями из листвы, фруктов, цветов и птиц. Дворцы и общественные здания изобиловали сценами охоты, состязаний колесниц, военных побед и жанровых сценок, почерпнутых из эллинистической культуры. Как ни печально, ни одна из этих мозаик не дошла до наших дней, хотя об их существовании известно даже из враждебных Константину источников. Что касается последнего иконоборца Феофила, то он был большим ценителем красоты и настоящим эстетом.

Феофилу исполнилось семнадцать лет, когда он занял трон, но этот образованный юноша с самого начала вынашивал честолюбивые замыслы в отношении архитектуры, и величайшее возрождение искусств, обычно связываемое с Македонской династией (с 866 года), берет начало в его правление, со строительства Жемчужины – исключительной по красоте анфилады залов в окрестностях Большого дворца, украшенных мозаиками с изображениями зверей. Вслед за Жемчужиной последовало возведение Камиласа – трехэтажного строения, где на стенах имелись мозаичные сцены сбора фруктов, а детская была расписана фресками. Феофил распорядился соорудить фонтан в виде золотой шишки и устроить искусственный сад с деревьями из драгоценных металлов. Феофил, который наполнил свой тронный зал золочеными бронзовыми фигурками движущихся при помощи хитроумных механизмов птиц и львов, должно быть, с удивлением узнал бы, что иконоборчество предполагает враждебность к искусству. Ни один из его предшественников не выказывал такого вкуса и такой выдумки. Среди прежних василевсов были великие строители, но Феофил проявил себя в архитектуре как выдающийся талант. Однажды, нарушив клятву супружеской верности в объятиях красивой служанки, он, дабы искупить свою вину и доказать любовь к семье, выстроил павильон Карианос исключительно для своих дочерей. Дворец Бриас на азиатском берегу Мраморного моря (рядом с нынешним Малтепе) свидетельствует еще об одной, не менее привлекательной грани личности Феофила. Он был задуман в подражание дворцам багдадских халифов. Арабы были заклятыми врагами империи, что не мешало Феофилу искренне восхищаться их искусством и культурой. Ходили слухи, что, подражая Гаруну Аль-Рашиду, он прогуливался по столице инкогнито. Без сомнения, Феофил предпочел бы развитие отношений двух империй в духе сотрудничества и культурного обмена, но его современники халифы Аль-Мамун и Аль-Мутасим проводили исключительно агрессивную политику по отношению к Византии, совершая ежегодные набеги на Анатолию. Поскольку идея священной войны была совершенно чужда византийскому сознанию, Феофила, очевидно, приводило в искреннее замешательство то, с каким энтузиазмом халифы убивают безобидных каппадокийских крестьян и грабят неоднократно уже разграбленные города у восточной границы. Но его мирные инициативы воспринимались как проявления слабости, и юный император – а ему нельзя было отказать в храбрости – вынужден был периодически отвечать на вызов халифов. В 837 году он привел армию на арабскую территорию и взял важную приграничную крепость Созопетру. Вернувшись в Константинополь, Феофил отпраздновал триумф. Улицы города были усыпаны цветами, здания украшены коврами и шелками. Этот праздник пришлось, однако, срочно отменить, когда разъяренный Аль-Мутасим, снедаемый жаждой отомстить за разграбленную Созопетру, выступил из Самарры – нового большого города, построенного им на берегах Тигра, – во главе восьмидесятитысячной армии, над которой развевались стяги с начертанным на них одним-единственным словом: «АМОРИОН».

Аморион. Часть II: Поля скорби