Византийское путешествие

В 959 году жизнь Феофано выглядела безоблачной, но в 963 году ее молодой и вполне здоровый муж неожиданно умер, и по Городу тут же поползли нехорошие слухи. Феофано уже была под подозрением (совершенно без оснований): ей приписывали отравление свекра; теперь на нее пало подозрение и в убийстве мужа. Обвинение было явно ошибочным: со смертью Романа Феофано теряла все, к тому же весть о его кончине дошла до нее, когда она, за два дня до того родив дочь, лежала в постели. Уж скорее это должно было вызвать сочувствие, а не подозрения. Законное право правления Феофано как регентши своих сыновей не подлежало сомнению, но она была слишком молода, а уж о сыновьях и говорить не приходится – шесть лет старшему, три года младшему. Отсутствие взрослого наследника открывало дорогу узурпаторам и мятежникам. При дворе Феофано окружали циничные политиканы, зато в Анатолии гордые своими победами над арабами аристократы решили, что настало время вознаградить одного из них императорским троном, и Никифор Фока был очевидным претендентом на эту роль. Редкая женщина не сдалась бы в этом положении на волю обстоятельств и не присоединилась бы к одной из враждующих партий, но Феофано действовала смело и решительно: она предложила свою руку Никифору при условии, что тот поклянется защищать ее сыновей.

Будь хоть один из византийских хронистов к Феофано помилосерднее (увы, таких не нашлось), он усмотрел бы в ее поступке изрядное самопожертвование: вряд ли она находила привлекательной перспективу брака с аскетом-уродом, вдвое старше ее, который носил власяницу и для умерщвления плоти спал на полу.

Как политический союз, заключенный на небесах брак Феофано и Никифора начался неплохо. Когда новый император въезжал в столицу, народ забыл о своей неприязни к анатолийским военным аристократам и славословил героя Крита и Сирии. Честолюбивые придворные были запуганы, а анатолийцы вряд ли стали бы замышлять недоброе против своего земляка. Казалось, Феофано и ее дети обрели сильного и благородного заступника, в котором нуждались, но Никифор оказался так же неотесан и напрочь лишен хороших манер, как уродлив внешне. И если на восточной границе это не вызывало особых нареканий, то в Константинополе, центре сложной сети византийской дипломатии, выглядело просто чудовищно. Никифор принимал послов иностранных владык словно простых солдат и довольно быстро сумел вовлечь империю в войну на три фронта. Искушенные дипломаты византийского двора были запуганы, простой народ стонал под грузом новых налогов, призванных обеспечить военные нужды. Да еще вдобавок после нескольких неурожайных лет подряд тысячи людей оказались на грани голодной смерти, но Никифор ровно ничего не сделал для облегчения их участи. Поразительно, что человек такого благочестия попытался отобрать у Церкви часть монастырского имущества. В 968 году герой-воин 963 года стал для столицы пугалом. Все слои общества сплотились против него, и впервые в жизни Никифор впал в уныние.

Самой роковой его ошибкой стала ссора с племянником – талантливым и популярным в народе Иоанном Цимисхием. И племянник, и дядя были оба наделены военным талантом и маленьким ростом, но во всем остальном отличались друг от друга, как день и ночь. Иоанн был неотразимо великодушным, изящным, любвеобильным и очень красивым. Он принадлежал к кругу доверенных лиц своего дяди, а потом вдруг впал в немилость. Причина нам неизвестна: возможно, семейная ссора или злопамятство Никифора, который стал завидовать растущей популярности своего родственника. Как бы то ни было, Цимисхий был лишен всех постов и сослан в анатолийское имение. Он не простил этого оскорбления и вскоре стал душой оппозиции жесткому правлению своего дяди.

Феофано не могла оставаться в неведении о происходящем, но о степени ее участия в заговоре можно лишь строить догадки. Согласно легенде, она страстно полюбила Цимисхия и руководствовалась исключительно желанием избавиться от отвратительного старого мужа и посадить на трон пылкого молодого любовника. Эта версия событий ощутимо отдает дворцовыми сплетнями. Озлобленность и настойчивое стремление верить худшему – самые навязчивые пороки византийских историков, а то и византийцев в целом. Если мы доверимся этим сведениям, нам не только придется счесть Феофано повинной в адюльтере и соучастии в убийстве – все в целом будет выглядеть банально и пошло, словно перед нами героиня «мыльной оперы»! Однако то, что нам известно об императрице, свидетельствует, что она не относилась к числу женщин, готовых потерять из-за мужчины голову. Ее мотивы всегда были сложны, а действия тщательно просчитаны.