Византийское путешествие

Дорога продолжала свой плавный ход на юг между садов и тополиных рощ, минуя мавзолей, напоминающий увеселительный павильон, и развалины сельджукского медресе с изысканным порталом, увитым каменным кружевом. Потом она повернула на запад и принялась карабкаться среди сухих холмов вверх. Подходя к Шахин-Эффенди (некогда епископская резиденция Сува), я заметил на краю деревни, посреди холма, фрагмент украшенного пилястрами фасада, и мы свернули на тропу, ведущую к развалинам. Нижние части склонов были белого цвета, но щедро усеяны остроконечными черными конусами, в одном из которых виднелся большой дверной проем. На первый взгляд, вход не таил в себе ничего необычного, и я вообще не был уверен, что в окрестностях Шахин-Эффенди есть что-либо примечательное, но все же вошел внутрь – и был поражен.

Два свода надо мной сплошь покрыты перекликающимися росписями. На одной из них, северной, – изображение сорока Севастийских мучеников, ранних христиан, осужденных провести ночь нагими посреди замерзшего анатолийского озера. Очень популярный среди византийских художников сюжет, возможно, потому, что он давал уникальную возможность изобразить многочисленные обнаженные тела. В данном случае на потолке столпилось явно больше сорока мучеников, чью скромность оберегали белые набедренные повязки, почти достигавшие колен. Все как один выглядят стариками с желтоватой кожей. Их жесты выдают скорый конец, но лица не выражают ничего, кроме типичной для лиц византийских святых печали. Художник одновременно с сожалением и непоколебимой уверенностью констатирует: счастье достижимо лишь в загробной жизни. Атмосфера южного свода более праздничная: фигуры в облегающих платьях розовых, серо-голубых, светло-желтых, блекло-зеленых и темно-пурпурных цветов; Рождество, изображенное на фоне почти абстрактного экспрессионистского пейзажа с преобладанием красного и зеленого; Благовещение, где одежды Гавриила весело вздымаются перед ним в полном противоречии законам притяжения и аэродинамики.

Позднее я узнал, что росписи принадлежат кисти монаха Аэция, закончившего их в 1216 году, через сто сорок лет после турецкого завоевания. Безусловно, это лучшие из каппадокийских фресок, а их удаленность и то, что я наткнулся на них совершенно случайно, значительно повышают их ценность в моих глазах. Гораздо больше такого рода открытий можно сделать в тени Хасандага, в семидесяти пяти километрах к юго-западу от Юргюпа.

Красная церковь. Вторая ящерица

Дорога столь прекрасна,

Как будто смерти нет.

Мелих Джевдет Андай.

Мгновение

Западнее Юргюпа находится Невшехир, самый большой город центральной Каппадокии, а к западу от Невшехира современное шоссе сливается с Юзун Ёл – «Длинной дорогой» сельджукских султанов, ведущей в Конью. Марко Поло странствовал этим путем и наверняка провел ночь в одном из трех огромных караван-сараев между Невшехиром и Аксараем. Поездка по широкой холмистой равнине от одного караван-сарая к другому вызывает нарастающее радостное возбуждение. Все вместе они – своеобразная сюита, последняя часть которой сочетает контрастирующие темы двух первых. Первый караван-сарай сохранил большую часть внешних стен и красивые ворота, но внутренние помещения исчезли. Второй, в противоположность первому, представляет собой массу арок и сводов. Третий, Агзикара Хан, хорошо сохранился как снаружи, так и внутри и выглядит примерно так же, как в 1238 году, когда его построили. Высокий ячеистый портал ведет в центральный двор, где в середине возвышается арочный павильон, увенчанный маленькой мечетью. В восточной части двора имеются другие замечательные ворота с высокой орнаментальной аркой, ведущей в напоминающий собор сводчатый зал, который в зимние месяцы служил пристанищем для путников и их вьючных животных. Под арками павильона лежат килимы, в проходе седой торговец предлагает пакетики с куркумой и красным шафраном.