Кинематографисты откликнулись на спутник обоймой скороспелых космических фильмов. Лучшим из них был фильм по сценарию А. Казанцева «Планета бурь». Это был игровой дебют известного кинопопуляризатора П. Клушанцева, который в своих фильмах часто использовал фантастические образы в прикладных целях — показывал перспективы развития. Смешение НФ и научно-популярного кино было вызвано, с одной стороны, инерцией мышления, но, с другой стороны, оправдано технической подготовленностью киностудий, где вполне по силам было построить звездолеты, вездеходы, и, конечно, роботов. Громоздкий Железный Джон, внутри которого сидел мастер какого-то спорта, эффектно смотрелся на фоне венерианских декораций, а после съемок — на фоне толпы зевак на Невском проспекте, куда мастер в доспехах Джона любил выйти погулять. В схематичной идейной структуре фильма робот был прямым наследником «РУРов» — тупой железякой, орудием бесчеловечной буржуазной цивилизации, в экстремальных условиях пасующей перед нравственной позицией положительных героев — конечно же, советских космонавтов.
Модель № 3.
Название: «РВ-235» («Роберт»). Класс: гуманоидный. Дата выпуска: 1967 г.60-е годы... «Физики и лирики», бум литературной фантастики, «оттепельная» сатира... Все это, как в капле воды, отразилось в комедии «Его звали Роберт», попытке преодолеть барьер между хорошей литературой и плохим фантастическим кино. («Наши кинематографисты,— говорил И.Ефремов на встрече мосфильмовцев с фантастами,— ходят вокруг фантастики, как вокруг горячей картошки: и вкусно, и жжется».)
До «Роберта», в первых двух моделях, взаимоотношения естественного разума с искусственным были чисто функциональными. Любопытно, когда в начале фильма свежеиспеченный Роберт восклицает по поводу своего предшественника, умеющего лишь приседать: «Какое убожество!» — мы узнаем в этой громоздкой жестянке — кого бы вы думали? — Железного Джона!
Итак, ученый — разумеется, сухарь — создает человекоподобного робота-полпреда нашей советской цивилизации в экспедиции на Вегу. И тут — получите конфликт рационального и эмоционального. Вот постулаты, навязываемые Роберту: «Душа — свойство организованной материи отражать материальный мир. Красота — быть лучше, чем на самом деле. Жалость, горе, радость — необъективные показатели». (В результате даже сотрудники лаборатории переходят на лексику Роберта: «Задание понял».)
С другой стороны, возникла тема «роботизация» личности — как синоним узости кругозора, примитивности. Специально для актера М. Пуговкина была написана роль Кнопкина, традиционная для его амплуа. Когда Кнопкина по ошибке принимают за робота, Роберт советует: «Мы должны приносить людям пользу». «Расстроил ты меня»,— отвечает ему типичный представитель рубрики «Это мешает нам жить».
Параллельно роботизации человека идет процесс очеловечивания робота. Выпущенный «в люди», Роберт начинает с нелепых с человеческой точки зрения поступков (блестящий образец фантастического комизма), а заканчивает «комплексом неполноценности» с оттенком трагизма, сравнивая себя с тряпичной куклой. «Я хочу знать, как пахнет сено. Я хочу купаться в дождь. Я тоже хочу ошибаться»,— говорит он, и это следует понимать буквально: «Я хочу быть человеком». «Не пародия ли машина-Роберт, которая начинает чувствовать свое несовершенство и пытается стать богаче оригинала?» — задавался вопросом после просмотра А.Стругацкий.
А мы сегодня вправе спросить: «Пародия на кого?» Ясно на кого — на советского человека.
Дебютанты в кинофантастике режиссер И. Ольшвангер и сценаристы Л. Куклин и Ю. Принцев показали поразительно грамотное владение жанром, а О. Стриженов в двух ролях — ученого и робота — виртуозно сыграл абсолютно полярные образы и впервые на отечественном экране создал убедительное фантастическое существо.
Но, как всегда, успех фильма сыграл недобрую службу, подтвердив массовость, а значит, «несерьезность», «легкость» жанра кинофантастики, и картина, вслед за другими НФ фильмами, снятыми «для всех», перекочевала на детские сеансы.
Модели №№ 4-5.
Названия: "Исполнитель", "Вершитель". Класс: машиноидно-гуманоидный. Дата выпуска: 1975 г.В 70-е годы была, наконец, решена проблема возрастной адресации.
Обособление детской кинофантастики произошло в дилогии Р. Викторова «Москва — Кассиопея», «Отроки во Вселенной». В детском фильме впервые научность проявилась не как популяризация, а скорее, как агитация, романтизация научного поиска в жюль-верновских традициях.