Вход в плен бесплатный

Счет пленным дням ведем утром и вечером, да и в промежутках раз по пять друг у друга переспросим. Доходит до того, что начинаем сначала мечтать, а потом и проситься на какую-нибудь работу.

— Хорошо подумали? — усмехается охрана.

Усмешка слишком зловещая. Вспоминаю чью-то крылатую фразу: не жалей, что было, не гадай, что будет, береги, что есть. Но боевики уже рисуют картину маслом:

— Там в Аргунском ущелье ваши пленные дорогу в Грузию пробивают. Так что каменоломни ждут вас.

Потом, одиннадцать лет спустя, мне представится возможность полететь на пограничные заставы, расположенные именно в Аргунском ущелье. Из Владикавказа (владеющего Кавказом) на "вертушках" нашу группу перебросили на горное плато Тусхорой, нависшим над Ургуном.

Первое, что увидел после приземления — два креста. Первый — парящий внизу, под нами: это орел оказался слабаком и крестом парил среди ущелья. Настоящий крест, сваренный из металла, лежал перед деревянной часовенькой, выстроенной пограничниками. Призванная укреплять дух и веру солдат, она, пока еще без креста и купола, тоже еще лежащего на земле, словно сама нуждалась в защите и потому жалась к часовым, охраняющим склад боеприпасов. Здесь же, на Тусхорое, наискосок от православной часовни, стояла полуразрушенная мусульманская мечеть. На плато, считавшемся неприступным, боевики устроили центр подготовки смертников, и когда десантники все же высадились в горах и пошли на штурм лагеря, именно мечеть дудаевцы превратили в крепость. Так что не пострадать она не могла.

Теперь они — строящаяся часовня и восстанавливаемая мечеть, находились рядом, и это было хорошим знаком: на земле места хватает любым религиям. Но меня манила дорога, на которую хотели отправить во время плена. Это удивительное чувство — попасть все же на то место, где мог оказаться в кандалах…

Проехал по ней на армейском грузовике, добравшись до самой крайней заставы — дальше, за заснеженным перевалом, была Грузия. До ней мне не было никакого дела, я желал мира и спокойствия своей земле. Тем более, что случилось та поездка день в день моего освобождения и я променял Москву, встречу со своими освободителями на этот проезд по Аргунскому ущелью.

Но когда это еще будет… А тогда, в плену, на двадцать первые сутки пребывания в сплошной темноте вместо ужина нам принесли новость:

— Собирайте постели.

На новое место?

Хозяин принял наши пожитки, вернул одно одеяло.

— Сидите, ждите.

Гадать о будущем бесполезно, выбор может оказаться одинаково что в плюс, что в минус. Можно предположить, что в наших делах что-то продвинулось и нас хотят перебросить поближе к месту обмена. Но можно думать и иначе: с переговорами ничего не получается, находиться в селе становится опасно, и нас перебрасывают обратно в лес, в "волчок".

Кажется, предположили подобное все одновременно, потому что зашевелились, пытаясь найти себе занятие. Но нет занятий в плену, кроме как сидеть и томиться ожиданием. Сидим почти месяц. Чего ждать? Самому себе и в пустоту столько вопросов уже задано, что ответ, хотя бы односложный, можно выдолбить зубилом на камне. Но то ли зубило потерялось, то ли камень попался слишком крепкий. Нет ответа.

А повезли снова в лес. По плохой дороге это узнаем, по царапающим веткам да комарам, залетевшим в кабину. Кто-то из нас попытался отогнать их от лица, но жестко клацнул затвор:

— Руки. Не шевелиться!

Но заедают ведь!

Это еще не заедали. И даже когда машина остановилась и комары уже не на ходу впрыгивали в "уазик", а приходили отведать свежатинки целыми кланами, мы их вспомнили потом как укол перед операцией — всю жизнь бы так жить.

— Вылезаем… Идем. Смелее. Нагнись, нащупай руками лаз, — команда мне, для достоверности подбивают под колени.

Венец выложен из бревен, вниз ведет и деревянная лестница. Наверное, никогда не привыкну спокойно лазить в незнакомые ямы с завязанными глазами. Так и кажется, что в них что-то копошится и шевелится.

Яма неглубока, полностью выпрямиться нельзя. Отползаю в сторонку, освобождая место ребятам. Вскоре все трое сидим на корточках, ждем, когда разрешат снять повязки.

— Можно смотреть.

Видим! В квадратном отверстии сквозь ветки нависшего над головами дерева — видим ночное небо. Впервые за месяц.

В люк вталкивают наши пожитки. Подсветили фонариком. Яма — два на два. Пол сырой, словно только недавно сошла вода. Сверху — дубовый накат.

Все это отмечаем краем глаза. В первую очередь — постелиться, пока есть свет.

— Короче, огня не зажигать, не шуметь.

Боксер! Снова с нами. Теперь хотя и начнутся расстрелы через каждые пять минут, но между ними слово-другое дополнительно проскочат.

— Полковник, знаешь, что такое огнемет?

— Знаю.

— Короче, к люку не приближаться. Кто высунется, шарахаем прямо внутрь. Слышите, шакалы воют?

— Да, — первым распознает вой Борис.

— Это хорошо, значит, они здесь не пуганы. Значит, давно не стреляли в этих краях, — размышляет Боксер. Значит, тоже впервые здесь? — Спать. Утром поговорим.

На люк укладывается деревянная решетка, над ней долго, с сопением, колдуют.