Вход в плен бесплатный

Наконец съезжаем на обочину, меня вталкивают в третью машину. Мимо по трассе проносятся авто, некоторые дают короткие сигналы — идет проверка. Кому же меня передадут? Где передадут? Кто они, новые хозяева?

— Холодно, — втискивается охранник ко мне на заднее сиденье.

— Одиннадцатое октября. Осень, — осмеливаюсь ответить. А скорее, провоцирую на дальнейший разговор. Тороплюсь узнать хотя бы что-нибудь из своего будущего. Которое им-то наверняка известно. И которого, если честно, боюсь.

— А ты откуда знаешь дату? — удивился кто-то с переднего сиденья. — Дни, что ль, считал?

— Сегодня сто тринадцатый день плена, — подтверждаю удивление.

Пауза. Решают, что сказать. Ну?!

— Считай, что последний. Последний — чего?

— Тебя сейчас меняем. — Это я уже знаю. — Спросить напоследок чего хочешь?

— А… ребята? Я чем могу им помочь? Вопрос из серии предварительных заготовок: если начнут давать советы, значит, есть надежда…

— Если есть желание, передай их родным, что сумма, которую мы назвали, остается прежней. Имя посредника, способного нас отыскать, они знают. Но без денег пусть лучше никто не появляется.

Помню:

"Даже если сам Аллах спустится за вами, но спустится без денег, — расстреляем и Аллаха!"

И песню выучил:

Пустой карман не любит нохчи,
Карман командует: вперед.

Но сейчас главное для меня — то, что боевики дают советы. Играть в чувства им нет никакого смысла, значит, в самом деле можно на что-то надеяться? Вот только кому продадут-отдадут? Мафиози в лесу или глухой деревне жить не будет, возможно, что для передачи вывезут в сам Грозный. Только были бы там свет и тепло. Хочу света и тепла. Они — словно синонимы свободы. А как переправлять потом меня в Москву, наверняка перед сделкой продумали. А если еще подключат к разработке операции меня самого и раскроют хоть половину карт — а на это надо бы намекнуть! — сам рассчитаю все варианты и моменты передачи. После всего пережитого попасть под пулю из-за чьего-то недосмотра и куриных мозгов совсем не хочется. Надежда только на себя. Нужно с этой секунды держаться очень настороженно и при любой опасности или оплошности прыгать в сторону. От автоматной очереди, от нового мешка на голову и очередных дней и месяцев неволи. Боевики правы: сегодня последний день. Впереди — или новая жизнь, или ее конец. Третьего не дано. Третьего не хочу. Жить хочу, но и к смерти готов. Жизнь или смерть? Жизнь или смерть?..

Включается магнитофон. Неизменные воинственные ритмы. Сколько выдержат чечены подобного барабанного боя? Придет ли к ним нормальная музыка?

Впрочем, что мне с того? Они сами заказали подобную мелодию…

С трассы вновь засигналили.

— Живо, — меня схватили за рукав и бегом потащили вперед. — Давай шевелись, твоя жизнь зависит от тебя.

Бегу, спотыкаюсь. Успеваю анализировать: нервничают, дергаются так же, как при захвате. В эти моменты они готовы действовать только на свое спасение и потому могут стрелять на любое неповиновение — все спишется.

Засовывают в очередную машину, которая сразу же набирает скорость. Окна почему-то открыты, ветер свистит по салону. Конечно же, в окна выставленные стволы автоматов и "красавчиков". Что-то произойдет. Что-то произойдет в любом случае. Оттягивать или торопить время?

Минут через двадцать — остановка. Меня выводят, но на этот раз вроде спокойно. По крайней мере, не дергают и не бьют. Останавливают. Чего-то выжидают. Неожиданно резко срывают маску.

Ночь. Перекресток полевой дороги. Передо мной толпа женщин, парень на костылях. Напротив, с автоматами на изготовку, отряд Непримиримого. И он сам, усмехающийся. А где мафиози? И почему столько народа? Обманули? Все-таки сдают на растерзание селу, в котором погибли боевики?

Отмечаю небольшой просвет между жителями и боевиками. Значит, буду прорываться через него. Туфли совсем растоптались, в них далеко не убежись, значит, первым делом — сбросить их. Рывок должен быть как можно неожиданнее и убежать надо как можно дальше. Чтобы догнала лишь пуля. Она — лучше, чем люди. Все же конец…

Опережая мой рывок, сбоку кто-то надвигается. Все же мафиози? Но в данной ситуации я готов радоваться и ему, кем бы ни оказался. Он в свитере, в руках замечаю зажатую гранату. Почему-то обнимает меня. Слышу шепот на ухо:

— Как имя-отчество Алмазова?

Называю, даже несмотря на неожиданность, сразу. Пугаюсь уже потом: а вдруг перепутал? И при чем здесь Алмазов? Может, это наши сработали под мафию?

— Ты — Иванов?

— Да.

— С возвращением. Поздравляю.

Снова обнимает.

— А вы… кто?

— Расходчиков. Из физзащиты.

Наши? Обмякаю в сильных объятиях. Так не умирают и не рождаются. Меня вытащили? Я буду жить?

Из рассказа полковника налоговой полиции Е. Расходчикова: