Входящий в Свет. Роман-лабиринт

А пока он трясся вместе со своими тремя провожатыми, лейтенантом ГРУ Сергеем Иванцом и двумя прапорщиками местной восковой части погранвойск: приземистым крепышом Юрием Петровым и долговязым, как деревенский колодезный «журавль», но крепким и жилистым Василием Конебродом, – в железном и гулком чреве БМП-60П.

К вечеру, когда сине-лилово-розовая палитра неба, торжественно расцвеченная над одной из воинских застав Дальнереченского пограничного отряда, безмятежно и лениво растворялась в набегающих и загадочных тенях дальневосточных сумерек, машина, урча мотором, въехала на территорию погранслужбы.

Застава мирно и неторопливо готовилась к вечерней поверке. Шлагбаум КП плавно нырнул на обычное своё горизонтальное место, а БМП пропылило к месту стоянки среди другой военной техники. Пассажиры бодро и молча высадились и выгрузили небогатые солдатские «пожитки». Остап с интересом разглядывал новое место, высматривая какое-нибудь для себя «стоящее» занятие. Лейтенант, как видно, опытный в обращении с неуёмной прытью некоторых индивидуумов, легонько подтолкнул мальчика в сторону двухэтажного приземистого помещения штаба заставы и коротко скомандовал:

– Воспитанник Барашкин, живо в помещение ленинской комнаты на первый этаж. Там подождёшь меня. Я скоро приду. И без фокусов, смирно будь. Понял?

Новоиспечённый воспитанник как заворожённый в этот момент осматривал огромный КАМАЗ с гигантскими невиданными колёсами, и обращение лейтенанта Иванца пропустил мимо ушей.

– Барашкин! – вдруг круто гаркнул военный и больно схватил мальца за правый маленький бицепс. – Слышишь, воспитанник! Кому сказано, в ленинскую комнату шагом м-марш!

Остап поморщившись, гневно зыркнул на Иванца и ответил, сглотнув неожиданно обильную от обиды слезу:

– Ладно, дядь, ну, чё ты, понял я, понял, дядь, больше не буду!..

Лейтенант быстро уладил формальности, договорился об ужине и ночлеге для себя и «малолетнего самовольщика» и вышел обратно во двор. Воздух смачно влился в широкую грудь предосенней небывалой терпкостью и упругой прозрачной силой. Где-то ухнул одинокий филин, а потом, как будто вторя ему, отозвался далёким тоскливым и властным воем матёрый волчище, а потом другой, и ещё, и ещё один. Иванец в сердцах передёрнул могучими плечами и тихо выругался:

– Ну, что, мля, мир древний и жестокий, принимай новую боевую единицу в свои ряды!

И зашагал к ленинской комнате, все три окна которой были почему-то подозрительно темны и безмолвны. Он вмах дёрнулся в помещение и резко рванул дверь на себя. Предательски бухнулось сверху ведро с какой-то жидкостью, медным звоном салютуя вбежавшему и проливая на него своё вонючее содержимое. Лейтенант охнув, откинул от себя жестяную посудину, прыжком подлетел к выключателю и зажёг свет.

Во всю стену, свежеоштукатуренную и сияющую горделивой белизной, протянулась жирная и контрастирующая с ней кирпично-ржавая надпись с тремя восклицательными знаками и восхитительной вмятиной от кирпича: «ТЫ ДЯДЯ СУКА!!!»

Иванец потёр шишку на лбу и только сейчас понял, что жидкостью в злополучном ведре была моча, кислая и вонючая моча, да к тому же, почему-то, с омерзительным привкусом кошачьего помёта… Пацана нигде не было. Как чуть позже выяснилось, – нигде не было…

Заставу подняли по тревоге.

Через две недели холодного и оголодавшего, вывалянного в грязи и пропахшего разнообразными по силе и стойкости испарениями тайги, бледного, злого, но несдавшегося «милостям» дикой и свирепой природы, его нашли на высокой разлапистой ели, где он благополучно спасался от двухдневных нападок уссурийского тигра…

Его отмыли и откормили. Выдали новенькую защитного цвета форму. Отправили дальше по пути его основного назначения, в лагерь подготовки юных диверсантов, близ вечно дымящихся сопок-вулканов, где ему предстояло жить, тренироваться и сдавать очередные экзамены не на жизнь, а на смерть…

Лейтенанта Иванца разжаловали до рядового, но службу нести, как наставника молодого «дарования» – Остапа Барашкина, он всё же продолжил, ибо был не прост и многому серьёзно научен из боевых воинских практик. Пусть, мол, его такого-сякого, Сергей Максимыч, учится на собственных ошибках, как общаться с подрастающим поколением. Мальчик же – будущий элитный убийца, так что все промахи придётся искупать собственной смекалкой да опытом, совместными, так сказать, бдениями-учениями. А вот прозвище теперь у Остапа зато – Добрый, раз уж так везёт во всём парню. Так и будет по документам, по всем проходить, как «Добрый», Добрый Остап. Так-то.

Глава 49

Остап всегда отличался большой скрупулёзностью и собранностью для любой задачи, какую бы перед ним не ставили. И одновременно, удальство и бесшабашность его необузданной натуры были таковы, что никак не укладывались в приемлемые рамки, постоянно беря верх над любой самой авантюрной фантазией… Одним словом, энергия из него извергалась просто нечеловеческая и фонтанировала за пределами обычного понимания, требуя к себе, соответственно, и совершенно особого уровня соучастия и внимания.