Вкус крови

Кто недавно говорил ему, что местная самооборона не слишком хорошо справилась с заданием охранять эти обломки? Купер не мог обвинить ее солдат в нерадивости – только не в разгар зимы на торфяных пустошах Темного Пика. Оказавшись здесь, люди думали только о том, как бы выжить, особенно по ночам и с таким снаряжением, какое у них было во время войны: подбитые гвоздями ботинки на толстой подошве и тяжелые серые шинели. Бен представил себе бойцов местной самообороны, собравшихся где-то в укромном месте и греющихся у костра, который они развели из обломков, отданных под их охрану. В той ситуации у них не было шансов остановить местных охотников за сувенирами. В конце концов, шла война, и каждый был сам за себя, когда дело касалось выживания. Правда, Дэнни Мактиг сильно перегнул в этом палку.

Кодвелл смотрела прямо по курсу, поверх плеча пилота, совершенно не обращая внимания на занесенные снегом пейзажи, которые проплывали под ними. Казалось, что ее волнует только плохая погода, которая могла прийти с севера, или следующая скалистая вершина, которая могла появиться перед ними, совсем как скалы Айронтонга неожиданно появились перед лейтенантом Дэнни Мактигом в последние секунды его жизни.

В лучах низкого солнца долина выглядела загадочной, а небольшая полынья, которую какой-то фермер проделал для того, чтобы напоить свое стадо, светилась таинственным желтым светом. Все стадо сгрудилось вокруг нее – животные боялись вставать на ее край, так как их копыта скользили по замерзшей поверхности.

Сегодня опять должен был выпасть снег. Воздух был мучительно холодным, хотя температура слегка поднялась и в нем появилась влага и какая-то давящая тяжесть, предвестница появления темных облаков, которые сейчас собирались над Восточными Кряжами и готовились сбросить свой груз на более высокие холмы на западе.

Вертолет повернул еще раз, и Бен понял, что смотрит на сержанта Кодвелл. Она зевнула и потянулась, чуть не столкнув его с сиденья. Темные волосы женщины были спрятаны под шапкой из искусственного меха, напоминавшей головные уборы русских комиссаров. Почему-то констебль чувствовал себя не в своей тарелке рядом с Джейн. Хотя внешне она придерживалась всех правил приличия, в ней было что-то угрожающее. И это была не скрытая неприязнь, которую он привык наблюдать у других, а что-то гораздо более серьезное, до чего его инстинкт советовал ему не дотрагиваться.

– Вы уже увидели то, что хотели? – поинтересовался Бен.

– Я хочу побывать там. Мне надо рассмотреть место катастрофы вблизи, – ответила его спутница.

– Но здесь нет площадки, на которую мы могли бы приземлиться, – возразил пилот.

– Значит, придется пойти туда пешком, – сказала Кодвелл. – Детектив Купер, прошу вас, обеспечьте присутствие эксперта-криминалиста.

– Не понимаю, что вы надеетесь там найти. – Бен с удивлением взглянул на сержанта. – В пятницу судмедэксперты уже осматривали это место, сразу же после того, как были найдены останки младенца. Кстати, кости оказались старыми.

– Но не такими старыми, как кости экипажа «Ланкастера», а?

Любой офицер полиции знает, что нет ничего хуже, чем просеивание холодной земли в поисках старых костей. А старше костей летчиков Второй мировой трудно было себе что-нибудь представить. Разве не лучше позволить этим людям покоиться с миром, вместо того чтобы нарушать их могилы и будить их призраков?

– Мне это кажется сумасшествием, – произнес Купер.

Джейн еще раз улыбнулась ему, и на ее щеках появились ямочки. Каждый раз, когда он видел улыбку сержанта, Бену казалось, что его вот-вот проглотит громадный грызун, невероятных размеров хомяк в меховой шапке.

– Не сомневаюсь, что вы абсолютно правы, голубчик, – согласилась Кодвелл. – Иногда мне кажется, что весь мир сошел с ума, вы не согласны?

Новые холмы и новые снежные поля проплывали под ними, пока вертолет разворачивался, направляясь на базу. Когда Купер впервые увидел обломки с высоты птичьего полета, ему в голову пришла мысль о распятии. Но он знал, что ошибается. В них не было ничего от христианства – обломки не несли мысли о смерти и возрождении или о прощении грехов. В них было что-то языческое – это был знак ликующей смерти, а не возрождения.