– Полагаю, что у вас хорошая команда? – поинтересовался Кессен.
– Просто отличная.
Оливер убрал руку с плеча женщины, но все еще стоял к ней слишком близко, вторгшись на несколько дюймов в ее личное пространство[113]
. Диана видела, что Кессену было до лампочки, какое впечатление он производит на окружающих. А может быть, он делал это нарочно, в ожидании, что кто-то поднимет руку и пожалуется.– Вот тот же констебль Купер – очень добросовестный офицер, не так ли? Хороший пример для некоторых прочих, – сказал старший инспектор.
– Конечно, – ответила Фрай. «Например, для тех, кто позвонил и сказался больным», – подумала она. Но где, черт возьми, этот кладезь добродетели носит прямо сейчас? Как и вчера, он элементарные беседы умудряется растягивать до бесконечности!
Детектив-сержант взглянула на часы. Если б только она могла сбежать с совещания, то отправилась бы в поле, нашла бы этот «пример для подражания» и надрала бы ему задницу.
– Гэвин, а что, Бен Купер еще не звонил? – спросила она, придя в отдел.
– Нет, – отозвался констебль. – Он же снимает показания с сотрудников гостиницы, разве нет?
– Будем надеяться. Хотя пора бы ему и позвонить.
– Пока он там, непременно съест пирог и примет пару пинт пива, – предположил Марфин. – Я бы на его месте так и поступил.
– За телефоны, Гэвин.
– Так точно, мэм!
– И оставь в покое лобстера.
Бен Купер восседал на софе в гостиной дома Лукашей. На его вкус, в помещении было слишком жарко. И хотя его тяжелое непромокаемое пальто висело в прихожей, он все равно чуть не задыхался от жара центрального отопления.
– Мне кажется, вы не большой поклонник истории, – сказал полицейский. – А история вашего собственного отца вас что, совсем не интересует?
– Интересовала когда-то, – ответил Питер Лукаш. – Но времена меняются, и люди меняются вместе с ними. Наступает момент, когда надо двигаться вперед.
– А вдруг ваш отец еще не понял этой необходимости?
– Думаю, что вы попали в самую точку, – согласился Питер.
Грейс Лукаш исчезла где-то в глубине дома и оставила их одних. После этого на лице ее мужа появилось выражение неуверенности. Он не захотел присесть, а вместо этого встал на ковер перед камином и покачивался с носков на пятки, глядя мимо Купера в окно, которое выходило на Вудленд-кресент.
– Понимаете, мы все бережно относимся к нашему польскому наследию, – продолжил Лукаш. – Но большинство из нас сейчас в такой же степени британцы, в какой и поляки. А вот мой отец движется в обратном направлении, погружаясь в прошлое, в те времена, когда он практически не знал английский. Балансировать, будучи представителем двух национальностей, – вещь достаточно деликатная. И мне не хотелось бы, чтобы мой отец толкал меня не в том направлении.
– Но ведь вы же родились здесь, не так ли? Так в чем же сложность баланса?
– Наверное, вы удивитесь, – сказал Питер. – Конечно, я наполовину британец. Но каждый раз, когда меня просят написать свое имя, я чувствую себя иностранцем. Некоторые поляки, когда осели здесь, выбрали себе англизированные фамилии. Мою, например, можно было легко превратить в Лукас. В те времена никто бы не стал задавать никаких вопросов. Питер Лукас. Неплохо звучит, правда? Более по-английски вроде бы и не назовешься. Но есть категория людей, которые видят в такой перемене имен некое предательство, отказ от своей национальности и приношение значительной части своего «я» в жертву условностям.
– И ваш отец относится именно к таким людям?
– Да, мой отец и его сестра, моя тетка Кристина.
– А
– По мне, так все это зависит от того, что правильно для каждого отдельного индивидуума, вы не согласны? Все зависит от того, кем каждый из нас видит себя в этой жизни: англичанином, поляком или кем-то еще. То есть самое важное – это то, как сам человек определяет свою идентичность и готов ли он пожертвовать ее частью, чтобы слиться с окружающими. Вот вопрос, который мы должны задать себе в первую очередь.
– Вопрос мне кажется не таким уж простым.
– Вы обратили внимание на руку моего отца? – спросил Лукаш.
– Вы имеете в виду отсутствующие пальцы?
– Да. Он потерял их, когда обморозился после падения самолета. Просто его спасение с пустоши немного задержалось. А отец снял перчатки и попытался остановить кровь, которая хлестала из раны Клемента.
Купер кивнул, хотя этого и не было в тех книгах, которые он прочел.